Ключи от неба

Дембель неизбежен, как

крах империализма.

Армейская поговорка 70-х.

Плох тот солдат, который

не мечтает стать генералом.

Полководец А. Суворов.

Воробей чирикает, ласточка чиликает,

а Бабахов – бабахает!

Доктор А. Туесков.

– Ты парень образованный, – сказал комиссар, – мог бы на сержанта выучиться. В ракетные части попасть…

– Мне как раз нечего терять.

Комиссар взглянул на меня с подозрением.

…Через месяц я оказался в школе надзорсостава под Ропчей.

Сергей Довлатов. «Зона».

Лукавит Сергей Донатович. В военкомате не спрашивают о любви к ракетам или страсти к субмаринам. Судьба призывника определяется свыше, таинственным набором случайных чисел. Это покруче Спортлото или «однорукого бандита». Даже гадать не стоит. Как говорил наш старпом: «Пути военных неисповедимы».

В отделе кадров мне вручили повестку. На торжественных проводах в ДКМ – похвальную грамоту и меховые перчатки. Друзья меня жалели, девушки – еще больше.

На призывной медкомиссии Костя Буянов спросил:

– Почему это, при проверке слуха ушей или зоркости глаз, нужно снимать штаны?

– Чтобы лучше видеть тебя, дитя моё, – ответила девушка в белом.

Узкий коридор военкомата заставили прикроватными тумбочками. Возле них расположились врачи. Вокруг толкались голые новобранцы.

В воздухе повис запах карболки и немытых тел. Я сидел голой задницей на липком табурете. Широкими ладонями матроса прикрывал свой стыд.

Женщины в белых халатах звенели медицинским никелем.

Звучали резкие команды:

– Открой рот! Скажи – А!

Напротив Костя Буянов изображал букву Г. Руками он раздвигал

собственные ягодицы.

– Не стой так долго, привыкнешь, – сказал я Косте, вставая с табурета.

– Теперь твоя очередь, – злорадно ответил он.

– Абинский? – спросила девушка, заглянув в мою

карточку. – Нагнись! Кто тебе спину поцарапал?

– Кошечка…

– Скажи своей кошечке, чтобы когти подстригла.

Голяком я сидел на заключительной комиссии. Трое взрослых мужчин решали мою судьбу. На меня они не обращали внимания. Слышался деловой разговор: «…подводный флот… надводные корабли… двести двадцатая команда… перебор…»

Что такое двести двадцатая команда я не знал. Слово «перебор» было знакомо по игре в «очко». Оно имело нехороший смысл. Я загрустил – флот, это на три года.

Наконец, старший вручил мне листок с памяткой молодому бойцу:

– Прибыть в военкомат двадцатого ноября в десять нуль-нуль. Кружка, ложка, полотенце… Понял?

– Понял. Куда меня?

– Не бойся, не в космонавты…

«Не все так плохо, – подумал я, – впереди целая неделя свободной жизни».

Я вернулся в гостиницу «Чайка». Подсчитал убытки. Модельные заграничные туфли у меня спёрли в колхозе. Модная нейлоновая куртка исчезла из номера гостиницы. Меховые рукавицы пропали на медкомиссии. Кому-то эти вещи нужнее. Через неделю я буду на полном государственном обеспечении.

Потом был этап до Корсакова. Толпа призывников в драных фуфайках напоминала сборище зеков. На пересылке, устроили шмон, изъяли запасы спиртного. Зато выдали по банке свиной тушенки и краюху хлеба.

Костя Буянов заначил бутылку и мы распили ее втроем, пригласив сержанта-покупателя. Хлебнув из горлышка, я подарил ему свои часы. Сержант проникся и разболтал военную тайну: мы будем ракетчиками ПВО.

Морозным вечером грузились на пассажирский теплоход «Мария Ульянова». С выходом в море угодили в шторм. Мы с Буяновым ушли наверх и устроили ночлег на скамейках прогулочной палубы. В переполненной каюте рекруты изнемогали от морской болезни и «травили» где придётся.

Утром разыскали сержанта. Бледный командир сильно укачался и пластом лежал поверх одеяла. Двигаться он не мог. Из-под кровати выудили сухой паёк – несколько банок тушёнки, масло, хлеб, сахар.

– Бери сколько хочешь, – сказал умирающий боец, – всё равно никто не жрёт.

– Закусь есть, а выпить нету, – огорчился Буянов.

– Это не проблема, – говорю, – деньги есть.

В баре нас встретили неприветливо:

– Вашим отпускать не велено, – сказал розовый толстый бармен.

Я положил сверху ещё три рубля. Толстяк украдкой сунул нам две бутылки портвейна.

– Деньги решают всё, – сказал Костя. – Хорошо, что мы не в