Сказки Безмолвия

Кирилл Кудряшов

Ядерная ночь. Черное Безмолвие. Мир, в котором радиация, холод и мутировавшие животные загнали людей в подземные бункеры. Лишь единицы способны выжить наверху, в новом, черном мире. В радиации они черпают свою силу, и выжившие зовут их бегунами, за их выносливость и скорость. "Сказки Безмолвия" – история одного из бегунов. История превращения цветущего мира в мир черный. История бегства от себя и от людей.

Кирилл Кудряшов

Сказки Безмолвия

Грузовик надсадно ревет, перебираясь через очередной снежный занос. Впрочем, назвать снегом темное нечто, скрипящее под колесами "ЗИЛа" – значит сильно приукрасить этот затянувшийся ночной кошмар. Быть может, даже превратить его в сказку…

Колеса, обмотанные цепями, буксуют и прыгают на ухабах, трех человек в грузовике нещадно болтает. Я не умею читать по губам, но мне кажется, что при каждом резком движении машины они произносят только оно слово и оно не цензурное. А я – просто бегу рядом. Грузовик делает километров 20 в час, для меня это чуть быстрее спортивного бега, поэтому я бегу не спеша, фактически – прогуливаясь, налегке. Под моими ногами – черный снег, вокруг меня – черный мир, над моей головой – черное небо. Температура – примерно -10 градусов, уровень радиации – примерно 5 рентген в час. Добро пожаловать в мой мир! Выжившие зовут его Черным Безмолвием!

Меня зовут Толя, но таких как я мало кто зовет по имени. Чаще ко мне обращаются так: "Здравствуй, бегун!" Или: "Эй, бегун, помоги!" Таких как я в этом городе примерно один на две тысячи. Скажете, в процентах это не так уж и мало? Может быть. Вот только нас – пятеро, и людей в окрестностях – примерно десять тысяч. Вот такой вот расклад… По-моему, нас ничтожно мало. Нас – это и людей, и тех, кого люди прозвали бегунами. Таких, как я, жителей Черного Безмолвия, не боящихся радиации, черпающих в ней свою силу.

Спортивный бег мне надоел. Я хочу быстрее! Я хочу почувствовать себя ветром!

– Мужики, – кричу я снабженцам в грузовике, – до "восьмерки" еще километров десять! Доедете за полчаса, тут по прямой, не ошибетесь! Я побежал! Не могу так медленно!

– Удачи! – напутствуют меня. – Свидимся в "восьмерке"!

Я ускоряюсь, чувствуя каждую неровность черного наста подо мной, наслаждаясь воздухом, холодящим мою разгоряченную грудь. Я – бегун, я могу потягаться по скорости с ветром и сегодня у меня настроение бежать и радоваться жизни! Да, старый мир рухнул пять лет назад, с началом ядерной войны, но я оказался одним из тех немногих, кому по плечу выжить в новом мире. Одним из тех, кто приспособлен для жизни в нем. В детстве, в школе, я был Толей Сотниковым. В юности я был Толей-арбалетчиком. Сейчас я – Толя-бегун. И как бы мне не было жаль старого мира, превращенного я ядерное пепелище, я жив, и это здорово. В Черном Безмолвии принято радоваться уже даже этому факту!

До "восьмерки" – одного из жилых бункеров в окрестностях города, я долетаю минут за десять. Стучусь в бронированную дверь, показываю в открывшееся окошко пропуск.

– Анатолий Сотников, отдел снабжения завода.

– Заходи!

Здесь все по старинке. Никаких видеокамер, никаких высоких технологий. В мире, живущем во время непрекращающихся ядерных ударов, разучились доверять электронике, слишком часто она сбоит из-за магнитных полей. Рация не берет дальше сотни метров, матрицы цифровых фотоаппаратов и камер выгорают на раз-два. Компас – и тот теперь не считается надежным прибором, ибо крайне редко показывает истину. Обычно у него примерно 42 северных полюса. Это так, в среднем. Иногда – больше, иногда – меньше.

Поэтому – окошки, поэтому – ручные засовы, поэтому – люди на посту.

– А где еда? – спрашивают меня двое парней в свинцовых защитных костюмах.

– Скоро будет. Грузовик едет за мной, я просто вперед убежал. Так что, готовьтесь к разгрузке. Постреляли мы сегодня от души, фургон до отказа набит!

Парни оживляются. Мясо – это хорошо. Мясо – это жизнь. В бункерах выращивают цыплят, выращивают грибы и некое подобие растений, но всем этим не прокормишь 600 человек. Нужно мясо, которое будет пущено на фарш, смешано с синтетическим, чуток посып