Расскажи о сиянии, Олькко

Виктор Новиков

Мальчик Олькко в вечернем зимнем лесу сталкивается с чудовищем из страшных сказок. Став его жертвой, Олькко совершает путешествие по миру духов – по местам, где и побывать не думал… Путешествие это исцелит Олькко и изменит его жизнь.

Виктор Новиков

Расскажи о сиянии, Олькко

Глава 1

Чёрный Нок идёт по лесу,

Собирает мира боль.

Повстречается – не бойся,

О сияньи ему спой.

Олькко двумя пальцами протягивал полоску вяленой лосятины. Всё, больше в его котомке еды нет. Он снял даже для удобства толстую простёганную рукавицу, и от покрасневших на морозе пальцев шёл пар.

Тощий серый лисёнок – ушастенький, голодный, неопытный – доверился большому страшному человеку на лыжах, потому что тот, присев на корточки, уменьшился. Понюхал, пыхтя, чёрным носом вкусное мясо и, наконец, решился. В один миг мелькнули белые зубы, и вот уже лисёнок бесшумно бежал за сугроб с ветками, в который, как и остальные деревья, превратилась берёза или осина в два-три человеческих роста.

Распрямившийся Олькко смотрел лисёнку вслед и гадал: сейчас съест подарок или припрячет?

– Доброе у тебя сердце, Олькко, – разнёсся по спящему лесу звонкий голос.

Олькко заозирался. Он думал, что сегодня он один в лесу. Один такой дурачина.

Не успев толком перепугаться и надумать лишнего, Олькко увидел на взгорке рядом девку.

Почему девку?.. На таких же широких лыжах, как Олькко, в меховых штанах, в таком же туго перепоясанном кожухе, с топорком и ножом за поясом, лицо тоже до самых глаз закутано чем-то шерстяным, но на плече косица выпавшая, толстая, светлая и заиндевелая уже.

– Ты кто? Откуда знаешь моё имя? – крикнул Олькко в надежде, что за плотным платком на рту и носе его слышно. – И что в стужу в лесу делаешь?

Он подхватил за верёвку салазки свои с дровами и двинулся на лыжах к девке.

– То же, что и ты! – Она встряхнула за плечами большую связку хвороста и сучьев. Но всяко меньше, чем у Олькко на салазках. – Нужда выгнала. Я… – Девка чуть помедлила, прежде чем назваться. – Я Юсса из деревни за речкой.

– День кончается, – сказал, подойдя, Олькко. – За речку не успеешь, мороже станет. Пойдём к нам в деревню? А завтра по свету к себе отправишься?

Юсса внимательно смотрела на него – распахнутые глаза, единственное, виднелись из-под меховой опушки кукуля.

Но с Олькко пошла.

* * *

У Олькко это была тринадцатая в жизни зима, и более лютой он не помнил. Не помнили и старшие.

Зверь исчез из леса, оставив редких несмышлёнышей типа того лисёнка, птицы – даже оседлые – улетели к югу, реки встали, похоже, до поздней весны. Охотники и рыболовы возвращались почти всегда с пустыми руками, злые и обмороженные.

Запасы с лета-осени у всех в деревне ещё оставались, но ожидание голода хужей-страшней самого голода, тем более, когда по ту сторону стен избы нарастает, толстеет и не тает корка инея. Волей-неволей и мот полный одумается, прижмётся.

Олькко же тяжёленько этой зимой приходилось. Да и не только зимой. Сиротами они с матерью остались – прошлогодней осенью отец снарядил карбас и поплыл по речке к морю на промысел, мол, пока снег и лёд совсем не пришли. Один, хотя другие бывалые отговаривали да, так уж и быть, в товарищи напрашивались. Долго тогда провожал его Олькко глазами и по берегу, где мог, бежал. Не знал, что в последний раз… По весне лишь нашли обломок резной от носа отцова карбаса на скальном островце посередине моря. И в шаге – обрывок сумки, с коей отец Олькко не расставался, которую сшила ему жена, мать Олькко.

Горе догнало мать Олькко через без малого год. Заболела вдруг ранним летом, с постели, слабая, еле подымалась. Летела-летела птицей будто подбитой до последнего да упала, исчерпав силы. Хозяйство, после отцовой смерти не шибко большое, полностью на плечи Олькко легло…

– Помогают, конечно, – говорил Олькко, надеясь, что его внятно слышно из-под платка.

Всё это он с мальчишеским простодушием выкладывал идущей рядом на лыжах Юссе в ответ на её расспросы.

– Хорошо помогают, раз без дров вы насреди зимы, – прозвенела Юсса.

Олькко вздохнул.

– Сам виноват. С лета мало заготовил… Забыл, что дядьке