Артефакт острее бритвы

Павел Николаевич Корнев

Чертополох #3

Я был связан зароком не брать чужого, только попробуй – сдержи его, когда у тебя нет ничего своего, даже имени. Пришлось выкручиваться и выдавать себя за другого, развивать колдовской талант и становиться адептом не хуже прочих.

И своего я добился – да, но с тем же успехом мог выстроить песочный замок в надежде на то, что его не смоет набежавшая на берег волна. Смоет! Непременно смоет! Убийцы не отступятся и выполнят заказ не сегодня, так завтра. И раз уж чужое впрок не идёт, значит, пришла пора обзавестись собственным именем – моим и только моим. Остальное приложится. За остальным дело не станет.

Павел Корнев

Артефакт острее бритвы

10-11

Мир живых оказался отделён от царства мёртвых чертой, проведённой по брусчатке белилами. Решительно все абитуриенты полагали, будто мир живых на другой стороне, для меня же всё обстояло ровно наоборот. И я остался там, где остаться был должен.

Впрочем – не так сразу. Начать с того, что до лагеря мы еле добрели. Пусть действие усыпляющего аркана невесть куда сгинувшей Сурьмы долго и не продержалось, Дарьян не пришёл в себя, сколько ему ни тёрли щёки и уши.

Попутно меня засыпали неудобными вопросами, и я запираться и выдумывать небывальщину не стал, рассказал всё как было. Лишь приписал победу в схватке Дарьяну, да ещё умолчал о том, что узнал «демона», принявшего обличье внутреннего ученика. Между делом предложил никому о случившемся не рассказывать, но меня не поддержали, а настаивать на своём не рискнул. Когда б не Зван и Огнич, ещё мог привести кое-какие доводы, а с этой парочкой откровенничать было себе дороже.

Ещё, пока возились с книжником, спросил у Беляны:

– Ты как иллюзию-то различить умудрилась?

Черноволосая пигалица неуверенно передёрнула плечами.

– Кто б самой сказал! Просто всё яснее ясного вдруг стало. – Она ещё потормошила Дарьяна и объявила: – Надорвался! Придётся нести!

И – понесли. Тащить соученика выпало мне, Огничу и Звану. Двое волокли, закинув руки не слишком упитанного, зато очень уж нескладного книжника себе на плечи, третий переводил дух, но и так вымотались сверх всяких мер. Как по каменной осыпи поднялись – даже не знаю, не иначе лишь чудом.

Наше позднее возвращение в лагерь никого из наставников не удивило и не возмутило – ну да мы ещё и не самые последние на перевал поднялись. И даже бессознательное состояние Дарьяна чем-то из ряда вон не стало: такая реакция на слишком длительное пребывание в небесном омуте оказалась делом обычным – школьные врачи поставили книжника на ноги буквально за пару минут.

– Не перенапрягайся в ближайшие дни, – сказали ему, прежде чем выставить из госпитального шатра.

Беляна уловила в моём взгляде намёк на укор и развела руками.

– Ну а что ты хотел? Я ещё даже наложение рук до конца не освоила!

– А чего это? – уставился на нас сбитый с толку Дарьян. – Когда в лагерь-то успели вернуться?

Но поговорить нам не дали, сразу погнали прочь от госпитального шатра. Нельзя сказать, будто к тому выстроилась очередь, да только не выстроилась она лишь по той простой причине, что на исцеление пустяшных травм и ушибов много времени у лекарей не уходило, а с укусами, переломами и отравлениями пациентов доставляли не так уж и часто.

Кругом царила суета, возвращавшихся из омута абитуриентов отпаивали травяными настоями, после чего отправляли сдавать трофеи, и вот уже там без очередей не обошлось – даже у котлов с кашей не такое столпотворение наблюдалось, как на приёмке. Оно и немудрено: все находки сначала самым тщательным образом изучались, обмерялись и взвешивались и лишь затем вносились в общую опись. Ещё и каждый второй абитуриент полагал, будто отыскал в омуте нечто куда более ценное, нежели заявляли наставники – дело разве что только до прямых обвинений в обмане не доходило.

Пока дожидались своей очереди, я не утерпел и спросил:

– Беляна, получается, это у тебя из-за капища способность различать иллюзии прорезалась?

Черноволосая пигалица тяжко вздохнула. Точно послала бы меня куда подальше, но ответа ждала и Заряна, так что девчонка всё же соизволила ответить