Малой

ШаМаШ БраМиН

Неблагополучная семья – неблагополучная судьба. Звучит как приговор. Но благополучие обманчиво, иллюзорно и зачастую тоже является приговором. Приговором обществу. Судить и тем более приговаривать имеет право лишь сам подсудимый.

ШаМаШ БраМиН

Малой

Затхлый воздух весеннего троллейбуса действовал удручающе. Приоткрытые оконца освежали скупо. Кондиционер не работал. На справедливые требования скучающих пассажиров, кондуктор отвечал: «Не положено, не лето». Спертость усугублялась густо доносившимся перегаром – амбре «фронтовых» ста грамм. Праздник на Мемориале закончился и почтившие память героям возвращались по домам. В основном пенсионеры. Молодежь употребила майский выходной по прямому назначению, природа, солнце, шашлыки.

– Разве это парад? – возмущался, не стесняясь своего громкого голоса, немолодой, но и не слишком старый, мужчина. На кителе защитного цвета блестели несколько орденов и медалей. – Курам на смех. Куцый батальон салаг, да парочка восмидесяток со свалки. Тфу!

– Ну так и не годовщина, чтобы шиковать, – заспорил седовласый дед в «гражданской» шляпе. – Чего попросту ресурс переводить.

– С них не убудет, – вмешался третий ветеран. – А память что, по годовщинам только? Еще и этим, на западе, кулак показать надо. Иначе … ух!

– Ресурс? – не сдавался орденоносец. – Тонна соляры, весь ресурс. А личный состав на службе.

– Помню в семьдесят третьем, – вспомнил другой ветеран, – я тоже в параде участвовал. В Венгрии. Мы им там, едрёна батона, такие парады устраивали! Никакого ресурса не жалели. До сих пор помнят!

– Эх! Что сравнивать? – заговорила старушка в аккуратно повязанной на седой голове косынке. – Другая страна была.

– Помнишь, Василич, – обратился к соседу шабутного вида старичок, – какие буфеты на День Победы горсовет устраивал!?

– А то, – обрадовался дедок, восседавший двумя рядами позади. – По всей Ленина, от Пушкина до Котовского, один сплошной буфет.

– А теперь спонсорский граненныч и котелок каши, – громогласно разразился орденоносец. – Тфу! Позорище!

– А вам бы лишь бы зенки залить, – прошепелявила пожилая женщина в интеллигентской «таблетке».

– Да при чем тут это! – начал ее сосед, но объяснить что именно не успел.

С передней площадки извергся требовательный детский плач. Молодая женщина, с годовалой девочкой на коленях, хищно прошипела:

– Зарыл рот, я сказала!

Обращалась она к мальчику лет пяти-шести. Он сидел напротив нервной мамы и, широко разинув рот, орал. Слова женщины не производили нужного эффекта. Тогда она оторвала от дочки руку и влепила пацану звонкую затрещину. Тот открыл рот шире, но, как по взмаху волшебной палочки, выключил у собственного крика звук. В ту же секунду из носа мальчика потянулись две полоски зеленых густых соплей.

– Что ты плачешь, мой хороший? – борясь с брезгливостью, обратилась к малому сидящая рядом старушка.

Причина раздора прояснилась. Добродушная пенсионерка, разглядев в малолетних попутчиках, сходство с собственными внуками, угостила их конфетами. Девочке на маминых коленах развернула карамельку на палочке. Мальчишке предложила шоколадную «картошку». Знала бы она как Тёма ненавидит шоколад! Да дело то и не в шоколаде вовсе. Если подумать, то и шоколад мальчик уминал не задумываясь. Дело в обиде. Почему Алисе всегда достается самое лучшее? Тёма не мог словами объяснить горькую, как шоколад, несправедливость. И поступил, как в его возрасте поступают дети. Просто заорал.

– Ты тоже хочешь карамельку? – сюсюкала незнакомая бабка.

Алиса тем временем, заподозрив неладное, засунула сладость поглубже в беззубый ротик. Ее предусмотрительная осторожность всколыхнула в братике свежую волну обиды. Он снова включил звук. Мамино: «Рот закрыл, дебила кусок!» скрепилась очередной оплеухой. Вкус горьковатого шоколада обогатился кислым вкусом соплей. Полоски одолели дамбу верхней губы и, сам того не желая, язык облизал их.

– Не плачь, мой хороший, – не сдавалась бабка, шаря в старомодной сумке из кожзаменителя. – Сейчас поищу, была еще одна. Сейчас.

Черные глаза Тёмы блестели от слез и от снизошедшей надежды. Сопли, казалось, замерли на с