Данте Алигьери и театр судьбы

Кирилл Викторович Сергеев

История и наука в деталях

Читатель всегда воспринимает классические тексты как данность, как будто та форма, в которой они возникли, – единственно возможная. А интересно было бы задаться вопросом: зачем была написана «Божественная комедия» Данте? Почему она обрела именно такую форму? К какому жанру принадлежит этот текст?

Чтобы приблизиться к ответам, мы обратимся к мыслительной традиции античного Средиземноморья и средневекового Ирана, откроем для себя новый жанр философского текста – «путешествие в себя», войдем во внутренний театр Данте, присмотримся к его сценографии, оценим игру актеров этой причудливой монодрамы.

Но этого мало. Для того чтобы высказать догадку о причине возникновения «Божественной комедии», нам необходимо рассмотреть все тексты Данте как систему, как единый текст и понять его связь с жизненной стратегией флорентийского поэта. Лишь тогда, в конце пути, перед нами возникнет тень понимания тех мыслей, сил и обстоятельств, что способны породить в человеке «вынужденную гениальность».

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Кирилл Сергеев

Данте Алигьери и театр судьбы

Посвящается семисотлетию «Путешествия в себя», совершенного флорентийцем Данте Алигьери на страстной неделе 1300 года и описанного им в его «COMMEDIA»

История и наука в деталях

© Сергеев К.В., 2024

© ООО Издательство АСТ, 2024

Пролог

Наступает ночь, и звезда освещает дорогу. Человек отправляется в путь, покидая бесполезный хаос предметов, ненужных, истлевших воспоминаний, ничего не значащих лиц. Никто не заметит исчезновения – в очаге по-прежнему горит огонь, в теле, приливаясь к сердцу, пульсирует кровь, но дом пуст.

Оставив надежду перед вратами вечности, он движется вглубь сумрачной воронки, уводящей в бездну архитектурой страха, уступами ночных кошмаров, башнями боли. Что видит путешественник, уныло бредущий по каменистой тропе среди толпы снов: хаос образов, в которых он различает черты друзей и врагов? тени людей, которых он любил и навсегда утратил? или бесконечную вереницу своих отражений, различимых, словно на поверхности кривых зеркал, в картинах этого странного сновидения? Дойдя до предела, до сердцевины мрака, он оказывается в начале иного пути, ведущего вверх, к совершенным теням, в обитель света. Он окидывает взглядом пространство, оставленное позади, лишь тогда узнавая в переплетениях света и тьмы тот образ, ради которого покинул свое жилище.

Перед странником – зеркало его сознания. С высоты горы он различает каждую деталь ландшафта, открывшегося взгляду. Он видит лабиринт путей, направляющих его мысль, соединяющих образы, укореняющих ощущения. Хаос видений выстраивается в единую систему, в иероглифический текст, повествующий и о незримом знании, и о самом путешественнике, и о смысле путешествия.

Что же: неслышная стрела смерти, сон, воображение – ведет его этой тропой над бездной? Или нечто иное, непознанное и недоступное, то, о чем невозможно даже помыслить? Что это за путь, увлекающий от потерянного дома, через ночную чащу и огненные пропасти к садам в цвету и встрече с любимой? Смерть не способна вернуть утраченное. Это не смерть. Это – путешествие в себя.

Задача

Мы только знак, но невнятен смысл,

Боли в нас нет, мы в изгнаньи едва ль

Родной язык не забыли.

    Фридрих Гёльдерлин

Глава I

Мыслительный опыт и «иное путешествие»: случай Данте

Если мы представим себе некоего человека, имеющего совершенные способности познавать истину, и попросим его растолковать всю совокупность причин, по которой возникали или могли возникнуть все когда-либо написанные тексты, наш воображаемый собеседник окажется в замешательстве. Лабиринт из бесконечно разнообразных чувств, эмоций и порывов предстанет его взгляду – жажда к бессмертию мысли будет переплетаться с самыми незначительными обстоятельствами, вызванными прихотью судьбы, а скрытый императив разума, побуждающий мысль искать свою форму в созвучиях слов, – со столь же непреодолимой нуждой зарабатывать себе на хлеб, соединяя образы в витиеватые оды. Потрясающие наше воображение картины, созд