Свет в темноте

Анастасия Тарчокова

Это могло случится с каждым и могло не происходить никогда. Обычное текущее наполняется смыслом. Собака, появившаяся из песка, трамвай, влюбленный в своего создателя, мама, которая превращается в рыбу, смертельно больной ребенок – первый исследователь открытого космоса и наркоманка, внезапно ставшая целительницей – сборник рассказов в жанре магического реализма, в котором возможно всё.

Осторожно! Иногда здесь может быть больно.

Анастасия Тарчокова

Свет в темноте

Целительница Мэй

Жмых брезгливо поднимался наверх и старался не дышать: ему всего-то нужно было перехватить пару соток до выходных, но все свои разнылись, что сами на мели и только Мэй согласилась помочь. По её подъезду сразу было понятно, что никто его не любил – он был вонючим, грязным, с исписанными стенами, подоконниками, заваленными хламом и мусорными пакетами, которые некоторые просто выставляли на лестнице, не находя в себе силы донести их до мусоропровода.

Жмых собиралcя просто стрельнуть баблишка до зарплаты, но Мэй уже вцепилась в него своим обаянием и гостеприимством. Она давно тащилась по Жмыху и теперь решила воспользоваться выпавшим так удачно шансом.

На самом деле ее звали Маша, но она всегда представлялась как Мэй. Потому что Маша – это коса и сарафан, а выбритой половине черепа, татуировкам и колечку на крыле носа больше подходила Мэй.

– У меня где-то был косяк, ща найду. – Мэй суетилась в квартире, вспоминая, куда она запрятала годные шишки для особого случая. И вот случай настал, а Мэй не могла вспомнить, где они.

Жмых неловко топтался по комнате:

– Да я это, пойду, наверное.

– Не, не, погоди – Мэй металась по комнате, – Я сейчас вспомню.

Мэй остановилась и обвела глазами комнату:

– Цветочные горшки!

Мэй уже бросилась ковырять землю пальцем, когда до нее дошло:

– Вспомнила, черт, не у меня, не у меня в горшке. У Гоблина. Гоблина помнишь? В доме напротив живет, увалень такой? Не?

Жмых помотал головой и еще раз подумал, как бы ему слинять.

– Я дома у него была, на кухне на окне в цветок воткнула. Ой, я дура! Тоже, блин, нашла куда.

– А Гоблин-то о нем знает?

– Нет, конечно. Он бы уже давно все выдул. – хмыкнула Мэй и достала телефон, чтобы позвонить Гоблину, – Но сейчас узнает.

Гоблин не брал трубку, Мэй выглядывала из окна – в окнах Гоблина была темно. Жмых тоскливо сидел на диване и проклинал себя. Он надеялся, что Гоблин трубку не возьмет, шишек не будет и можно будет потихоньку свинтить.

Но Гоблин трубку все-таки взял.

– Гоблин, козел, где ты шляешься? – завопила в трубку Мэй. – Че, че! Косяк мой у тебя! Да! А вот так! Под этим, как его, октябристом. Ну декабристом. Тащи его сюда. Сюда, говорю, тащи, ленивая жопа.

Мэй достала красивый бонг из голубого стекла.

– Два затяга и проваливай. – шепнула Мэй Гоблину, когда они шли по коридору.

– Да я, это… – начал Гоблин, но договорить он не успел, Мэй перебила его, представляя их с Жмыхом друг другу.

Потом они сидели на подушках, брошенных на пол, и передавали бонг по кругу. Гоблин слабо помнил, что Мэй просила его уйти, но идти никуда не хотелось. Мэй положила голову на колени Жмыху и смотрела в потолок:

– Говорила же, годные шишки.

Было дымно, было хорошо и время, ставшее пластичным, растекалось по комнате. Мир был прекрасен в своем спокойствии. Мэй казалось, что она плывет на мягких волнах. Она с удовольствием вспомнила, что рядом Жмых, поискала его глазами…

– Ебать!!! – заорала Мэй, вскочила на колени и начала хлестать Жмыха по лицу. По щекам, лбу, подбородку расползались мерзкие жучки. – Что за хуйня?!

До Жмыха не сразу дошло, что происходит, а когда дошло, он медленно отшатнулся, потом стал неловко уворачиваться от Мэй. Обкуренный Гоблин смотрел на все как на замедленное кино. Наконец, Жмых толкнул Мэй и встал на ноги:

– Ты че?

– Жуки! По лицу! Твою мать! – Мэй пригляделась – на лице Жмыха не было ничего. Она глупо хихикнула. – Ни фига себе меня торкнуло.

Гоблину хрюкнул, потому что всё это показалось ему очень смешным.

Мэй осторожно встала, и стала разглядывать чистое лицо Жмыха. И вдруг, лицо как будто удвоилось в глазах,