Шаги во тьме

Александр Пензенский

Мастера сыска

На что способен человек ради наживы? На что способен человек ради любви, ради своей семьи?.. С этими вопросами придется разобраться следователям сыскной полиции. Каждое из дел, с которым они сталкиваются, словно призвано изобличить низость и… высоту человеческой натуры. Сыщикам придется проявить самые незаурядные способности, чтобы распутать филигранно выстроенные преступления.

Александр Пензенский

Шаги во тьме

Посвящаю эту книгу моей жене Ане, моей музе и главному мотиватору, с благодарностью за ее неизменное «пиши дальше».

Не знают, не разумеют, во тьме ходят.

    Псалом 81:5.

© Пензенский А., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

ВЕСНА 1910 года

Аптека, улица, фонарь…

Лужица крови, расплывающаяся вокруг головы лежащего на земле человека, в желтом фонарном свете казалась черной, будто мазутное пятно. Мужчина, стоящий у еле угадывающейся за пределами светового круга дощатой двери, наклонился к телу, проверил пульс, вздохнул и принялся собирать с земли сорванные с бельевых веревок не то пеленки, не то простыни. Методично, одну за одной, он поднимал их, встряхивал и аккуратно развешивал по местам. Закончив, он вернулся к бездыханному телу, достал из кармана ключ, отпер дверь, подпер ее каким-то чурбаком и, примерясь, чтобы не запачкаться, подхватил под руки труп и скрылся с ним внутри. Вернулся буквально секунд через двадцать-тридцать, огляделся, так и не попав сам под свет фонаря, и бесшумно закрыл за собой дверь. Где-то неподалеку начала отсчитывать время часовая кукушка, всполошив невидимую собаку, залившуюся истошным лаем. Тут же скрипнула дверь, и кто-то прохрипел сдавленным полушепотом:

– Цыган, едрить твою, прости господи! А ну, замолчь! Ей-богу, утоплю скотину!

Цыган обиженно всхлипнул, тявкнул в последний раз, погремел цепью, видно, прячась в будку, и вокруг снова стало тихо.

* * *

Осень пролетела в хлопотах – обустраивались на новом месте, привыкали к провинциальному ритму жизни, развешивали фотографии и занавески, наводили бытовые, но важные знакомства: с булочниками, модистками, цирюльниками – людьми хоть и не всегда спокойными, но мирными, к криминальной среде никоего касательства не имеющими. Вроде бы только разобрали узлы и чемоданы, а уже улицы замело непривычно белым для петербуржцев снегом. А вот первая зима тянулась невыносимо долго: в отличие от круглосуточно бодрствующего Петербурга, маленький и уютный Елец ложился вместе с солнцем, а оно, как всем известно, зимой работает в четверть силы. Вот и город редко гасил окна позже шести пополудни, и лишь уличные фонари, нахохлившиеся галки на заборах да поджимающие под теми же заборами хвосты бездомные собаки слегка оживляли ночной пейзаж. Потому Константин Павлович с огромным воодушевлением встретил грохот ломающегося на Сосне[1 - Правый приток Дона, на котором стоит Елец.] льда – с воодушевлением и с надеждой на то, что вместе с рекой пробудится и местная жизнь, удлиняясь минута за минутой вдогонку за световым днем и за уплывающими вниз по течению седыми льдинами.

И в первую же елецкую весну, как только сошел снег, посветлела в реке вода и высохла бурая уличная грязь, сложилась у Константина Павловича традиция: после утреннего кофе он, если позволяла погода, выходил из дома, спускался мимо громадины Вознесенского собора по Миллионной к реке, кланяясь по пути знакомому, подолгу потом стоял на берегу, глядя на рыбацкие лодочки и ползущие через Сосну по дальнему мосту поезда, постояв, поднимался обратно к себе на Торговую, усаживался с утренней газетой на скамеечку напротив синематографа «Экспресс» и читал, вдыхая ароматы свежей выпечки. Дочитав, возвращался домой, предварительно забрав из булочной уже по обыкновению приготовленный для него сверток, а дома уж ожидали его привычный завтрак и неизменно улыбчивая Зина.

Нынче погода позволяла – ливший всю ночь дождь перед рассветом успокоился, а утреннее майское солнце на пару с ветром умудрилось даже подсушить тротуары. Лучше и не придумаешь для последнего весеннего понедельника.

Сегодняшняя газета была по-провинциальному скудной на интересные нов