У каждого есть свои тайные места силы. Мы возвращаемся туда в наших снах. Для меня такое место – поселок в сизом тумане, в глухой непроходимой тайге, в окружении сопок, поросших елями и лиственницами. Поселок Синегорье. Республика Саха, Якутия.

Поселок был основан в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, в год моего рождения, как временная база для строителей Байкало—Амурской магистрали. Двенадцать улиц с временными домами для строителей—железнодорожников. Поселок ставился на пять лет, а затем деревянные щиты—стены должны были быть демонтированы и отправлены к следующей железнодорожной станции. Но поселок до сих пор существует, и в щитовых домах холодными темными вечерами горит свет, а маленькая поселковая школа встречает и выпускает детей в большую жизнь.

Без пяти минут двухлетка, потерявшая отца, на руках матери я десантировалась в таежный поселок, где еще чувствовался запах свежего дерева и велись строительные работы.

В самые темные времена я возвращаюсь во сне в это место, которое на карте нашей страны и с лупой не найти. Словно наяву, я остро ощущаю запах морозной взвеси в воздухе, оглушительную тишину и хвойный терпкий аромат лиственниц, вонзающихся в пронзительно голубое небо. Все тело наполняется чувством бесконечности. Природа здесь такой силы, что её невозможно приручить. Можно лишь подчиниться ей и приспособиться к таежному суровому нраву и вечной мерзлоте. В этих местах температура зимой порой падает до минус пятидесяти, а земля не прогревается никогда, но и сейчас продолжают жить, создавать семьи, воспитывать детей люди, которых согревает надежда. Здесь прошло мое детство, отрочество. Здесь меня накрывали первые чувства, были впервые содраны коленки и появились первые шрамы на сердце. Одиннадцать лет в вечной мерзлоте высекался мой характер и стойкость к низким температурам. Второе далось хуже: к морозу у меня по—прежнему нет иммунитета. А лес и сейчас мое место силы.

БАМ – Байкало—Амурская магистраль – не просто железная дорога, а артерия России, которая несет жизнь в самые далёкие уголки страны. Ее строительство объединило разные народы, разные судьбы. Воспоминания кажутся разноцветными шарами на новогодней елке, озаряющими праздничные столы, за которыми собирались и украинцы, и белорусы, и русские, и якуты, за которыми можно было услышать и грузинский акцент, и бурятский говор. Звучали песни на языках, которых я не услышу больше. Но, это ощущение свободы, общей цели и общей радости я не забуду никогда.

И в этом микромире все знали друг друга. В нем случались радости и горести, любовь и ненависть, рождения и смерти, находки и потери, там текла жизнь во всей ее красоте и неповторимости. Вне зависимости от группы крови, нации, языка, разреза глаз или происхождения. Там я впервые увидела смерть лицом к лицу, почувствовала дыхание жизни всем существом, там я узнала истины, которые помогают мне и по сей день.

Истории этого микромира, зародившегося посреди огромной непокорной тайги, те истории, которые уже начинают ускользать из моей памяти, я хочу поведать вам. А, может, и себе, чтобы точно убедиться в том, что все это было со мной.

Учитель верности

Учителя верности и преданности бывают разные. Мой первый учитель верности обладал короткой, упругой, желтовато—белой шерстью, черными подпалинами на боках, теплой мордой, хвостом, круто завернутым в колесо. И был громадного для меня, семилетки, роста. Моего учителя звали Верный.

Мое знакомство с Верным состоялось в далеком тысяча девятьсот девяносто втором году. Его хозяином был наш сосед по щитовому дому Харутдинов – усатый, огромный мужчина в тех годах, когда зрелость уже имеет глубину. Уважаемый человек. Рукастый, громкий и веселый, водитель такого же огромного, как и он сам, «Магируса». Верный был его другом и товарищем, с которым и в тайгу, и на работу, что почти одно и то же, так как вся наша жизнь текла в ритмах тайги. Но, кроме сопровождения хозяина, Верный по своей инициативе взял на себя дополнительные обязанности. И эта инициатива приносила мне много проблем.

Верному доставались мои самые лакомые кусочки. Верного я любила самой чистой любовью.