Я здесь не женщина, я фотоаппарат. Фронтовые дневники

Анна Петровна Долгарева

Русская Реконкиста

Если вы хотите понять всю суть конфликта на Украине, то должны знать, что Анна Долгарева – одна из важных фигур во всей этой истории. Её поэзия стала откровением и прочно вошла в историю русской литературы, а вот проза, фронтовые заметки и данная книга только идут к этому. Собранная вместе военная корреспонденция представляет собой живое описание трагедии – как личной, так и общественной. А высокий градус и эмоциональный накал позволяют разглядеть в этом – ни много ни мало – документальный роман в интерлюдиях. Шаг за шагом (на протяжении десятилетия) мы открываем глаза на бездну, с которой необходимо справиться во что бы то ни стало.

Анна Долгарева

Я здесь не женщина, я фотоаппарат. Фронтовые дневники

© Анна Долгарева, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

[Предисловие]

Я не сказала ему, что люблю его, в тот день. Я уже шесть лет думаю о том, что не сказала. Видите ли, мы очень часто повторяли эти слова – они не то что бы вмещали всё то, что мы хотели сказать, но ничего точнее не было. А в тот день – нет, не говорила. Он уверял меня, что война закончилась, и мне незачем о нём переживать. Под войной подразумевалась Дебальцевская операция, и, как выяснилось, она не закончилась.

Так вот, я не говорила ему, что люблю его. На следующий день я увидела, что он был в сети только накануне. Выпила кофе, съездила в автошколу, разогрела замороженную лазанью, отправила: «Я начинаю необъяснимо волноваться, когда ты пропадаешь». Потом брякнуло сообщение: мне писал незнакомый человек, который сообщал, что Алексей Журавлёв погиб и просил в этом случае дать мне знать.

Я не знала, что делать в таком случае, поэтому я упала на пол и заорала. У меня была обычная жизнь, нормальная жизнь, и я не умела справляться с чем-то подобным. Ну то есть как это: вот он был, живой, смешной и тёплый, и мы были безумно влюблены и уверены, что это и есть «до гроба», а теперь его нет. Наверное, именно в тот момент меня спасло допущение, что это может быть какой-то невероятной провокацией, коварным планом, чтобы заманить меня в украинский плен.

Я решила, что поеду в Луганск, выясню всё лично, а если это правда, то, конечно, умру, что тут делать ещё? Я взяла билет на поезд, опоздала на него; бывший муж взял мне другой билет – на самолёт до Ростова. Когда я прилетела, было яркое солнце, а когда автобус доехал до луганской границы, полетел снег. Я увидела людей в военной форме и заплакала.

Не то чтобы я собиралась бросать всё и переезжать к нему в Луганск. Мы думали, что война закончится, и он обоснуется со мной в Петербурге. Но, в принципе, я не исключала того, что она затянется, и тогда я переберусь в Луганск, хотя, конечно, этот вариант нравился меньше. В общем, я впервые увидела людей в военной форме, и почему-то мне стало совсем нестерпимо. Мы ехали через бесконечную степь, а я думала: «Ведь нас могут обстрелять, правда, могут?» Незадолго до этого снаряд как раз прилетел в маршрутку возле города Волноваха, и я просила: «Господи, пусть что-нибудь случится, пусть я не доеду, пусть я не увижу его мёртвым».

Я не думала о других; горе максимально эгоистично.

Я вышла на луганском автовокзале, и там меня уже ждали хмурые офицеры в камуфляже «флора», я увидела их и поняла, что это никакой не хитрый план, что моего Журавлёва действительно больше нет. Они повели меня к лейтенанту Жене, он принял на себя командование батареей после Лёшкиной гибели. Это был частный дом прямо в центре Луганска. Они вливали в меня коньяк, рассказывали, как Лёшкина батарея – тогда он ещё был не капитаном, а необстрелянным вычислителем – держала оборону в районе посёлка Металлист летом 2014 года. Я плакала, и смеялась, и гордилась им, и было совершенно понятно, что дальше жить не получится.

Всё-таки на следующий день я потребовала, чтобы меня отвели в морг, и я увидела его, я не могла ждать ещё день до похорон. Лёшкина смерть была настолько невозможной, что где-то на задворках сознания сохранялась надежда на чудо.

У него было очень спокойное лицо. С тех пор, как я видела его в пос