Изъян

1

Красное залитое потом лицо пережевывала мука. Щурясь от света квадратного потолочного светильника и кривясь, Костати стонала и пыталась вытолкнуть из себя шевелящийся комок боли. Родовая кровать трансформировалась в орудие пыток.

– Еще немного, – приободрил Денисов.

– Еще чуть-чуть, – подхватила Пилатова.

Костати обмочилась и выругалась. Врача и акушерку заволокло туманом…

– Ну, вот и все. – Прояснился Денисов.

– Мальчишка хоть куда. – Вышла из тумана Пилатова.

Младенец молчал. В животе у него урчало и булькало.

– Прочь, асфиксия. – Денисов перевернул младенца вниз головой, ущипнул за пятку и шлепнул по ягодицам.

Содрогнувшись, мокрый сморщенный младенец открыл и закрыл рот, и прогремел кишечником, как иерихонской трубой. Оконное стекло звонко осыпалось на пол. У Денисова поседели и вздыбились волосы. Пилатову отшвырнуло от кровати и ударило затылком о стену. Из ушей потекла кровь.

Пилатова выскочила из палаты и побежала по коридору, бормоча и вздрагивая. Ей дорогу преградили старшая медсестра и охранник.

– Что случилось? – Спросила Рогова.

– Теракт? – Впился глазами в Пилатову Ильин. – Бомба?

– Еще немного, еще чуть-чуть! – Пролепетала бледная дрожащая Пилатова и сорвалась с места.

– Заработалась. – Охранник сочувственно покачал головой вслед убегавшей Пилатовой и обернулся к старшей медсестре: – Так что: вызывать полицию?

2

Глубокой ночью потерявшая терпение Елизавета Николаевна сомнамбулой кружилась по комнате и сильно встряхивала и укачивала Сашу, пытаясь то ли успокоить сына, то ли вытряхнуть из него душу. «Спать хочется», – вспомнился Чехов.

Между тем в соседней комнате вопреки грому в памперсе, а так же фиолетовому плачу и истошному крику пытался заснуть Константин Иванович. Завтра его ждал тяжелый процесс.

Мать легонько провела соской бутылочки по верхней губе ребенка. Саша поморщился и, отстранившись от бутылочки, продолжил надрываться и рыдать.

– Да что с тобой такое? – Встряхнула Сашу Елизавета Николаевна.

Саша судорожно передернулся и выпалил из кишечника. Окно задребезжало.

В комнату с перекошенным красным лицом ворвался Константин Иванович:

– Сколько это будет продолжаться? А? – Губы, щеки и подбородок затряслись.

– Тебя тоже убаюкивать? – Огрызнулась Елизавета Николаевна и с вызовом посмотрела на мужа.

– Дай ему корма. Пусть заткнется, в конце концов.

– Он тебе не лошадь.

Из Саши вырвался очередной взрыв. По батарее застучали. Застонав и схватившись за голову, Константин Иванович выскочил за дверь. Он упал на диван и спрятался под одеяло. На него обрушился крик и плач из другой комнаты. Константин Иванович накрыл голову подушкой.

Крики и рыдания оборвались. Наступила подозрительная тишина, похожая на затишье перед бурей или боем…

Константин Иванович оказался в зале суда. Костати поднялся из-за стола, но вместо проникновенных слов в защиту и оправдание домашнего тирана, за пересоленные щи отправившего свою жену в реанимацию, изо рта Константина Ивановича вырвались звуки кишечника, который подражал реву перфоратора.

Содрогнувшись, Константин Иванович вскочил с дивана и испуганно огляделся. Его всего затрясло. Залихорадило.

Хлопнула входная дверь.

Елизавета Николаевна с оглушительно кричащим Сашей на руках остановилась и с тревогой прислушалась.

Она вышла в коридор:

– Костя!

В дверь позвонили.

«Вернулся!» – Подумала Костати.

Елизавета Николаевна положила Сашу в кроватку и поспешила в прихожую. Костати отперла дверь. Но вместо мужа на площадке стоял и хмурился сосед снизу.

Морщинистый смуглый Дорин слегка дрожащей рукой поправил очки-хамелеоны:

– Я понимаю, ребенок плачет. Но я не понимаю ремонта в три часа ночи.

– Какой еще ремонт? – Вытянулось и побледнело лицо Елизаветы Николаевны.

Комната Саши протяжно и раскатисто зарычала и завыла перфоратором.

– Такой вот. – Покачал головой Дорин с кривой дерганой усмешкой.

Сжав губы и поморщившись, Костати захлопнула и заперла дверь и вернулась к вопящему и хрипящему Саше.

Через час он выдохся, притих и отключился. Затаив дыхание, мать осторожно, словно бомбу, положила Сашу в кроватку. Опрометчиво хлопнула входная две