Три истории, рассказанные ночью перекрёстке

Антон Аркадьевич Измерлиев

Говорят, что у перекрёстка есть хозяин. Говорят, если воззвать к нему, он придёт. Никто не знает, кто он такой. Никто не знает, сколько ему лет.

Говорят, хозяин любит, когда ему рассказывают истории. И если истории придутся ему по душе, он вознаградит рассказчика.

Ещё говорят, что некоторые награды лучше не получать.

Антон Измерлиев

Три истории, рассказанные ночью перекрёстке

Холодный октябрьский ветер прилетел с полей и закружился вокруг одинокого путника. Путник съёжился от его порыва, но тут же расправил плечи и поднял голову, словно призывая проверить его на прочность. И ветер не заставил себя упрашивать. Он навалился на человека, завыл, засвистел. Его холодные щупальца ринулись под одежду, пытаясь добраться до теплой кожи, прикоснуться к живому телу. Но кожаная куртка и шерстяной, грубой вязки свитер, отбили приступ и ветер, разочарованно посвистывая, унесся обратно в мёртвое осеннее поле.

Человек поправил чехол с гитарой, что висел на переброшенном через плечо ремне и зашагал дальше по просёлочной дороге. Луна наблюдала за ним сквозь голые ветки деревьев.

Человек шёл по дороге, пока её под прямым углом не пересекла другая, образуя перекрёсток. Здесь он остановился, снял с плеча гитару и положил её на землю. Он огляделся по сторонам, словно боялся, что кто-то застанет его за неподобающим занятием и достал из кармана маленькую жестяную коробочку, вроде тех, в которых раньше продавали леденцы. Длинные пальцы музыканта сорвали крышку и луна осветила свёрток из красной ткани.

Музыкант опустился на колени посреди перекрестка. Складным ножом он вычертил на твёрдой земле две перекрещённые линии, положил красный свёрток на точку их пересечения, развернул его. Ветер отчаянно взвыл где-то в полях, заставив музыканта вздрогнуть.

На красной ткани лежал аккуратно отрезанный безымянный палец с золотым обручальным кольцом.

“Мэтр”, – дрожащим голосом сказал музыкант, – “К тебе взываю”.

Он снова огляделся по сторонам, словно ожидая кого-то. Но вокруг не было ни души.

“Мэтр”, – повторил он уже увереннее, – “Плотью тебя дарю”.

И вновь тишина.

Тогда музыкант достал из кармана куртки стальную фляжку, сделал глоток, потом полил палец и ткань.

“Вином тебя дарю. Плотью и вином”.

Он замер в надежде, что голос ответит и третий дар не понадобится. Но, кроме посвиста ветра, ничего не нарушало тишину.

Тогда, чертыхнувшись, музыкант полоснул ножом по своей ладони. Кровь закапала на землю и он щедро полил ей палец, красную ткань и землю вокруг.

“Плотью, вином и кровью тебя дарю”, – морщась от саднящей боли в руке сказал он.

“Принимаю”.

Голос раздался из ниоткуда, словно со всех сторон, с севера, с юга, с востока и запада, с неба и из-под земли.

Музыкант вскочил на ноги и завертелся на месте, пытаясь разглядеть говорящего.

“Не суетись”, – сказал голос, – “Я бесплотный”.

“А плащ, цилиндр, трость, красные глаза?”, – недоуменно спросил музыкант.

“Дурацкие стереотипы”, – фыркнул Голос, – “В этом виде я появлялся ровно один раз. К несчастью, перед писателем. От него всё и пошло. Кстати, это у тебя добровольно отданный указательный палец любимого человека?”

“Да”, – подтвердил музыкант.

Голос вздохнул.

“Это тоже придумал писатель. Зачем он мне? Ковырять в носу?”

Музыкант не ответил. Он не мог оторвать взгляда от пальца жены, белеющего на красной ткани.

“Ладно”, – оборвал молчание Голос, – “Условия знаешь?”

“Три истории”, – хрипло ответил музыкант, – “Три истории, которых ты ещё не слышал”.

“Верно”, – подтвердил Голос, – “И истории должны быть хорошими. Не хочу слушать как твой папа встретил твою маму”.

“Истории будут хорошими”, – пообещал музыкант.

“Посмотрим. А чего ты хочешь взамен?”, – поинтересовался Голос.

Музыкант замялся.

“Дай угадаю”, – предложил Голос, – “Увеличить член?”

“Вовсе нет!”, – отрезал музыкант, – Меня всё устраивает”.

“Тебя да”, – хмыкнул Голос, – “Ну да ладно, дело твоё. Так каково же будет желание?”

“Я могу попросить что-то одно?”, – уточнил музыкант.

“Да. Но можешь подробно это сформулировать. Чтобы не было недоразумений.