Оригинал и его Эго
Посвящаю моей дочери
Плохо писать о том, что действительно
с вами случилось. Чтобы вышло толково,
надо писать о том, что вы сами придумали,
сами создали. И получится правда.
Э. Хемингуэй
Глава 1
Еще одно, последнее сужденье, и рукопись закончена моя. Да, согласен: отсылка лишена тонкогубой взыскательности. Это вам не Сократ с его «Федоном» и не «индивидуальные достижения великих английских поэтов», которых принужденный жить в их вотчине поневоле станет возвеличивать. Кстати, знаете, чем рукопись отличается от летописи? Тем, что рукопись – от лукавого издателя, а летопись – от бога. Она не подцензурна. Так что у меня, пожалуй, летопись. Пишу, что думаю, а не чтобы нравиться. В закрытый рот муха не залетит – это не про меня. Всю жизнь не терплю грязную посуду. Для меня именно она, а не грязное белье – признак нечистоплотности. Пантеон моей памяти полон курьезных и не всегда удобных фактов, и вместе они складываются в нелицеприятную картину. Бальзак пожалел человечество, назвав его существование комедией. Правильнее было назвать бедламом…
Филимон Фролов (для своих просто Филя – о, нет, не простофиля, далеко не простофиля!), которому эти дерзкие мысли принадлежали, оторвался от компьютера и отправился на кухню. Засыпал зерна в допотопную ручную кофемолку и рассеянно глядя в окно, принялся машинально вращать стертую до тусклого блеска ручку, краем уха прислушиваясь к редеющему похрустыванию. Подумал: вот также и нас, словно зерна засыпают в жернова жизни, а потом слушают, как мы протестующе хрустим – до тех пор, пока не онемеем. Сварив в турке кофе, Филя кинул туда щепоть корицы, вернулся с чашкой в комнату, присел за компьютер и продолжил:
Взять хотя бы ту же власть. Со времен пушкинского Пимена никакие мутации не пошли ей на пользу. Она по-прежнему такая же вздорная и самодовольная. Лучше всех боярам. Они поняли, что находиться в одной повозке с власть предержащим гораздо выгоднее, чем управлять ею. Пока возница остервенело дергает вожжи и набивает шишки, они за его спиной набивают карманы. Лукавые царедворцы, они боятся лишь тех, кто «злословием притворным» «узнать твой тайный образ мыслей» норовит, чтобы затем оговорить. История страны – это история череды, прости господи, «элит», которые меняют лишь названия, но не суть. Неизменна и структура власти: она по-прежнему подобна дереву, растущему корнями вверх.
Что заставляет людей вожделеть власть? Причины разные. Есть пронырливые ничтожества, для которых как нельзя кстати пословица: чем выше взбирается обезьянка на дерево, тем лучше видна ее голая задница. Это просто воры. Есть те, кто ослеплен внешней мишурой властного положения. Это бездельники. Есть те, которые становятся заложниками компромисса. Это канатоходцы, чья судьба зависит от умения держать равновесие. Есть одурманенные иллюзией могущества. Это генераторы хаоса. Есть те, кто пользуется властью, как рычагом в надежде перевернуть мир по своему усмотрению. Это слуги апокалипсиса. Есть те, которые возникают своевременно и ниоткуда и становятся последней надеждой нации. Это, разумеется, спасители. Правда, их апостолы не всегда праведны. И есть, наконец, те, что достигнув высшей власти, сохраняют трезвомыслие и не заблуждаются на свой счет. Это узники совести. При этом, согласитесь, есть разница между теми, кто рвется к власти и теми, кто рвется во власть. Первые одурманены ею, как хищники кровью, для вторых она как кошелек в чужом кармане. Как бы то ни было, одно точно: у каждого достигшего маломальской власти есть свои «кровавые мальчики». Это также верно, как и то, что за каждым бюллетенем «за» слышится все тот же народный стон:
Ах, смилуйся, отец наш! Властвуй нами!
Будь наш отец, наш царь!
Филя оторвал взгляд от экрана, подумал и приписал:
Впрочем, добропорядочным гражданам волноваться не следует: для России это в порядке вещей. Как говорится, что русскому здорово, то немцу (в широком этимологическом смысле) смерть. Что до великих правителей, то истинны только их записные мысли. Все остальное – фантазии на их счет.
Фролов подхватил чашку с кофе и откинулся на спинку стула. К это