Манхэттен

Джон Дос Пассос

Азбука Premium

Джон Дос Пассос (1896–1970) – американский писатель португальского происхождения, прозаик, драматург и эссеист, при жизни ставший классиком литературы США. Неповторимый творческий почерк и смелость в поисках новых форм снискали ему славу художника-экспериментатора, а созданные им произведения представляют собой уникальную по широте охвата панораму жизни Америки на заре XX века. Главный труд и вершина творчества Дос Пассоса – монументальная эпопея «США».

Роман «Манхэттен» является одним из важнейших в творчестве Дос Пассоса и одним из самых смелых его экспериментов. Цепочка хаотично связанных судеб в кипящем котле целеустремленного, энергичного, но равнодушного и жестокого города – матрицы всех мегаполисов мира – создает необычайно острое ощущение времени между «паникой 1893», которой завершился «позолоченный век» восстановления после гражданской войны Севера и Юга, и колоссальным биржевым крахом 1929 года, погрузившим страну в Великую депрессию. Ревущие двадцатые, время модернизации, бурного развития и самых смелых экспериментов.

В свое время роман вызвал интерес Сергея Эйзенштейна, чье творчество очевидно повлияло на Дос Пассоса. Но впоследствии писатель выступил с разоблачениями деятельности ГПУ в Испании, и его произведения на долгие десятилетия оказались недоступны для советских читателей; переводчик романа Валентин Стенич был расстрелян в 1938 году.

Джон Дос Пассос

Манхэттен

John Roderigo Dos Passos

MANHATTAN TRANSFER

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука

Раздел первый

I. Паром у пристани

Три дикие чайки кружатся над разбитыми ящиками, над апельсинными корками, над гнилыми кочанами капусты, выглядывающими из-за расщепленных свай, зеленые волны пенятся под круглым носом, паром тормозит течение, громыхает, глотает взволнованную воду, скользит, медленно входит в гнездо. Жужжат лебедки, грохочут цепи. Ворота распахиваются, шаркают ноги, мужчины и женщины жмутся в деревянном, пропахшем навозом туннеле, тиская и толкая друг друга, как яблоки под прессом.

Держа корзину, точно ночную посудину, в отставленных руках, сиделка открыла дверь в большую, сухую, жаркую комнату с зелеными выцветшими стенами. В воздухе, пропитанном запахом спирта и йодоформа, дрожал мучительный, слабый, унылый крик. Он доносился из ряда корзин, висевших вдоль стены. Поставив свою корзину на пол, поджав губы, сиделка заглянула в нее. Новорожденный ребенок слабо копошился в вате, точно комок земляных червей.

На пароме пожилой мужчина играл на скрипке. У него было обезьянье лицо, стянутое все в одну сторону, и он отбивал такт носком потрескавшегося лакового башмака. Бэд Корпнинг сидел на перилах спиной к реке и наблюдал за ним. Ветерок играл его волосами, выбившимися из-под тесной кепки, и холодил потные виски. Его ноги были покрыты пузырями, усталость давила его свинцовой тяжестью, но, когда паром отошел от берега, вздымая ленивые, лепечущие волны, он сразу ощутил какой-то теплый, пронизывающий трепет.

– Скажите-ка, приятель, как далеко от пристани до города? – спросил он молодого человека в соломенной шляпе и полосатом галстуке, стоявшего рядом с ним.

Молодой человек перевел глаза с изношенных башмаков Бэда на красные кисти рук, свисавшие из потертых рукавов куртки, потом на пергаментную, индюшечью шею и встретил напряженный взгляд из-под изломанного козырька.

– Зависит от того, в какое место города вам нужно.

– Мне нужно на Бродвей, в центр, – туда, где можно достать работу.

– Пройдите один квартал на восток, сверните на Бродвей, прогуляйтесь как следует – может, что и найдете.

– Благодарю вас, сэр. Так и сделаю.

Скрипач обходил толпу с протянутой шляпой, ветер развевал пряди серых волос на его жалкой плешивой голове. Бэд увидел склоненное к нему лицо; глаза, точно две черные шпильки, пронизывали его.

– Нет ничего, – сказал он грубо и отвернулся, глядя на реку, сверкавшую, как лезвие ножа.

Гнилые сваи гнезда затрещали, когда паром стукнулся о них; загрохотали цепи, и толпа вынесла Бэда на берег. Он протиснулся между двумя вагон