Смальта

Влад Борисов

Смальта – цветное стекло для изготовления мозаик. Как и со всяким старым производством, с ним связаны секреты мастеров, теперь уже канувшие в лету. Небольшому старинному городку удалось сохранил один их таких секретов, но, вместе с ним он приобрел нечто темное, поднявшееся из глубины веков.

Влад Борисов

Смальта

Пролог

Летний день, настоявшийся на жарком солнце, уже давно угас, растворив накопившееся тепло в сером камне тротуаров, угрюмом кирпиче невысоких строений и в скользкой от выпавшей росы булыжной мостовой, подменяющей местами потрескавшейся асфальт.

Уличные фонари светили через один или не светили вовсе, подтушевывая таинственным мраком углы домов, замазывая проулки между ними пугающей чернотой. Темнота отражалась в холодном блеске окон домов, отсвечивающих в тусклом свете робкой луны, затерявшейся в перине облаков. Лишь кое-где, подсвеченные изнутри желтым светом, они освещали небольшое пространство перед собой на радость ночным мотылькам и прочей ночной живности, танцующей под стеклом.

В это время улицы пустеют, и город погружается в тихий спокойный сон, чтобы снова встретить раннее утро досыпающими на ходу пешеходами и раздражающим слух тарахтеньем автомобильных двигателей.

Но, если бы кто-нибудь выглянул в окошко, то с удивлением заметил бы семенящую по улице тучную фигуру в помятом сером костюме. Она двигалась, стараясь придерживаться тени домов, перебегая между ними быстрыми мелкими шажками, явно надеясь остаться незамеченной. Торопясь и оглядываясь, толстяк переставлял ноги, стараясь создавать как можно меньше шума.

Одна рука его свисала безжизненной плетью и была темнее, чем другая, зажимающая над ней плечо. С рукава капали редкие черные капельки, оставляя еле заметный след на пыльном камне.

Наконец, он достиг противоположной стены и замер, прижавшись к ней спиной. Весь его вид выдавал борьбу двух чувств: настороженности, граничащей с испугом, и боли, терзающей неподвижную руку. Его одолевала одышка, и ему казалось, что тяжелое дыхание способно разбудить весь город. Но город равнодушно спал.

– Кто-нибудь! – неожиданно тонким голосом крикнул толстяк. – Эй! – он ударил по стеклу, заставив его отозваться глухим звуком.

Он ударил еще, надеясь разбить его, чтобы хрустальный звон огласил окрестности, чтобы обыватели вынырнули из своего уютного мирка и увидели то, что видел он. Но стеклопакет выдержал, отозвавшись болью в костяшках плотно сжатого кулака.

Толстяк вытер пот и поморщился от боли. Прижался щекой к щербатой кладке проступающего сквозь штукатурку старого кирпича и постарался успокоиться. Неровности стены неприятно вдавились в висок и пухлую щеку, но терпеть это было проще, чем пульсирующую боль в руке. От стены исходил глубинный холод, позволяющий прийти в себя и собраться с мыслями.

«Морозит, как от склепа…» – почему-то подумалось ему, заставив отшатнуться и окинуть взглядом дом, который только что подпирал щекой. Ничего особенного… для архитектуры этого городка. Старинное строение лохматых веков, коих здесь было не так уж и мало, да еще новоделы, стилизованные под старину, придавали городку сдержанный колорит древности, или винтажности, как заметил кто-нибудь на новоязе, напитавшимся сверх меры англицизмами. Например, так могла сказать его дочь.

Дочь… Толстяк лихорадочно стал шарить по карманам и из одного из них выпал большой белый платок с красивой вышивкой по краю. Подарок. Самый последний… «Зато не носки», – смеялась та, зная, что подарила ему жена.

Боль снова напомнила о себе, и толстяк принялся быстро стаскивать с себя пиджак. Скинув его с руки прямо под ноги, он разорвал на плече пропитавшуюся кровью рубашку, и перед ним открылась широкая багровая рана. Очистив ее от кусочков ткани, он сложил в несколько слоев платок, приложил к плечу и прижал подбородком. Сдернул с шеи галстук и, помогая себе зубами, сделал импровизированную тугую повязку.

Смекалка и ловкость, с которой удалось это проделать, привели его в хорошее настроение.

– Главное, не опускать руки, – подмигнул он себе и качнул головой, стряхивая капельки пота, нависающие с бровей. – Меня так прост