Дальше ваш билет недействителен
Ромен Гари
Ромен Гари – один из самых знаменитых французских классиков. Всю жизнь меняя псевдонимы (настоящее его имя – Роман Кацев), он вошел в литературу не только как Гари, но и как Эмиль Ажар, в шестьдесят лет удостоившись под этим именем Гонкуровской премии во второй раз. Принять второго “Гонкура” он отказался – по уставу эта премия не может быть присуждена дважды одному и тому же писателю.
Роман “Дальше ваш билет недействителен” вышел в 1975 году, в самый разгар “ажаровской” мистификации. На фоне общего кризиса Европы разворачивается драматическая история поздней любви. Немолодой бизнесмен Жак Ренье, в прошлом лихой смельчак и кумир женщин, влюбляется в восемнадцатилетнюю девушку, и она отвечает ему взаимностью. Однако возраст берет свое, и Жак пытается примирить непримиримое, чтобы дать шанс любви, не имеющей будущего.
Ромен Гари
Дальше ваш билет недействителен
Romain Gary
Au-del? de cette lirnite votre ticket n’est plus valable
Перевод с французского
Натальи Мавлевич
© Еditions Gallimard, Paris, 1975
© Н. Мавлевич, перевод на русский язык, 2011, 2024
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2024
© ООО “Издательство Аст”, 2024
Издательство CORPUS ®
Глава I
Я проснулся в семь утра в своем номере в “Гритти” от телефонного звонка. Звонил Дули – он хотел меня видеть. Срочно. Меня покоробил повелительный, не терпящий возражений тон. Мы оба входили в Международный комитет по спасению Венеции. Спору нет, город дожей неуклонно опускается на дно, но все же не так быстро, чтобы нельзя было немножко потерпеть. Заседание Фонда Чини было вчера, но Дули на него не поспел, потому что, сказал он, из?за последних терактов в Италии объявили всеобщую суточную забастовку и его самолет не смог взлететь.
– Ни одного диспетчера на вышке, даже вертолеты не летают. Пришлось оставить “боинг” в Милане и сесть в машину.
Я прикинул время и назначил ему свидание в баре в половине десятого, гадая, чему обязан столь высокой честью. Я почти не знал Дули и не рвался с ним общаться – мы жили в разных измерениях. Джим Дули получил в наследство одно из самых крупных в Америке состояний.
Первый раз я увидел его в Санкт-Морице на соревнованиях по бобслею, в которых участвовали и мы с сыном. Ковбойская стать, светлые, чуть тронутые сединой кудри, на удивление свежее – для плотного мужчины за пятьдесят, – ничуть не расплывшееся лицо, неизменная бодрость духа и веселый нрав – все это вызывало во мне легкое раздражение, ведь не только хорошенькие женщины завидуют друг другу. Один вид этого заядлого жизнелюба говорил: вот абсолютный чемпион мира по всем земным удовольствиям; и почему?то его колоссальные успехи, сам их размах, словно бы умаляли мои собственные и даже делали бессмысленным мое существование. Никому из людей не дано дорасти до той величины, которой они мечтали достигнуть. Дули же, судя по всему, игнорировал этот закон жанра. Вот уж колосс так колосс! Правда, что касается роста, лично я не разделяю восторженного отношения к верзилам, которое со времен Гомера проявляло хилое человеческое племя. Но Дули представлялся мне серьезным соперником на другом поприще – в борьбе за титул самого большого счастливчика. Когда этот детина в красном свитере встал, закончив дистанцию, снял шлем, обвел взглядом зрителей и разразился победным смехом, как будто он прирожденный повелитель мира, меня охватило противное чувство собственной приниженности – не потому, что он меня обогнал, а потому, что рядом с этим американцем я словно умалялся в собственных глазах, а он чрезмерно, так, что мне не дотянуться, разрастался. И я ничего не мог поделать с этой безотчетной брезгливой неприязнью, имевшей едва ли не политический оттенок. В тот же вечер в гостиничном баре я встретил знакомую журналистку, и ей зачем?то понадобилось рассказать мне, как она “брала интервью” у Дули на его яхте в Сен-Тропе и он “всю ночь, как заведенный! Я уж не знала, как его остановить”. Обычно такие откровения равносильны подстрекательству помериться силами с героями и показать, что ты и сам не промах. Но я тогда еще был сравнительно мол
ЛитРес