Гамбургский симпатяга. Живые стеклышки калейдоскопа
Александр Иванович Куприянов
Новый роман Александра Куприянова «Гамбургский симпатяга» написан в стиле мовизма – «литературного калейдоскопа». «Как ты стал писателем?» – спрашивает автора внучка в начале повествования. Этот роман – попытка ответить, как становятся писателями… Реальные воспоминания об интересных людях, с которыми сталкивала автора жизнь (Леонид Школьник, Виктор Астафьев, Светлана Аллилуева, Валерий Симонов, Валерий Залотуха, Дмитрий Бакин, Геннадий Бочаров, Юрий Лепский), перемежаются с картинами трудного, но яркого и прекрасного детства, проведенного на Нижнем Амуре. Лирический герой Шурка всю жизнь ищет настоящую любовь – собственно, как и каждый из нас. Как и в других книгах А. Куприянова, правда щедро перемешана с писательским вымыслом. Читателю предстоит разобраться, что в романе было придумано автором, а что случилось на самом деле.
Александр Иванович Куприянов
Гамбургский симпатяга
Живые стеклышки калейдоскопа
И чем случайней, тем вернее
Стихи слагаются навзрыд.
Борис Пастернак. «Февраль»
© Куприянов А.И., 2023
© ООО «Издательство «Вече», 2023
Предисловие
…хочется написать нечто в ритме чечетки. В ритме танца, который на бис исполнял мой отец, мичман Тихоокеанского флота. Или в стиле танго. Моя мама, учительница, танцевала танго в сельском клубе. Я хорошо их вижу сейчас. Отца в кителе с золотистыми дощечками погонов на плечах. И маму в крепдешиновом платье. Одна рука мамы лежит на плече мичмана, другая как бы на отлете: «Ах, Ваня! Вы так кружите меня …» Моего отца звали Иван. А маму – Клавдия.
У отца были усы и золотистый же, как погоны, кортик у бедра… Впрочем, не так ли начнется мой новый опус? Опус не в значении «поделка», а нечто, не имеющее плана, сюжета и даже жанра. Сноп воспоминаний, искры костра, догорающего недалеко от мыса Погиби на острове Сахалине. Погиби – с ударением на первом слоге. Отдать швартовы! Оркестр – «Прощание славянки»! На мысе Погиби крест поклонный не сбит. Шапки долой! Команде молиться. Идем полной водой.
И что-то еще, смелое и дерзкое, от чего до сих пор по ночам щемит сердце. И до самого утра тугие паруса наполняются ветром и шумят над моей головой. Никогда не говорите «швартовые». Только «швартовы». Если хотите стать мичманом. И кружить женщину в танце.
Необходимо предупредить еще вот о чем. Не все, что вы сейчас будете читать, – правда. В том смысле, как мы ее привыкли понимать. Даже фотографии, документы и свидетельства очевидцев, приведенные в опусе, не могут лишить автора права художественного осмысления всего, что случилось и еще случится с ним и с его лирическим героем в предлагаемой книге. Перед вами не воспоминания, не мемуары и не документальные очерки. Есть другая правда – правда художественного вымысла. Ее определил Пушкин: «Над вымыслом слезами обольюсь…» Элегия Александра Сергеевича заканчивается так: «И может быть – на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Предлагаемый текст, написанный в стиле мовизма (с французского «плохое письмо»), и есть та самая улыбка автора. Ее иногда называют прозой печали и обреченности. Только не надо заламывать руки у груди. Автор собирается еще пожить. А снег и дождь, как и закат, неотвратимы. Они, слава богу, не зависят от воли критиков. И даже от воли классика. У природы плохой погоды не бывает. В жизни кроме печали много радости. Мороз и солнце, день чудесный!
И еще об одном. Я не знаю, жива ли моя первая любовь. Знаю, что она уехала на острова Зеленого Мыса, Республика Кабо-Верде. Меня мучает утраченное чувство первой любви. Недосказанность такая, что долгими ночами я не знаю, жив ли я сам… Гнетет неясность того, что не случилось с нами. Нынешняя повесть, хотя это и не совсем повесть, последняя попытка полюбить. Освободить душу от тяжести неслучившегося. Остаться молодым. Хотя бы в ваших глазах, моя единственная. И уже далекая. Вместе с тем не собираюсь писать автопортрет. Задача автора неизмеримо шире. Ему надо разглядеть картину мира.
Глава 1
Шурка и Алекс
Мичманом я не стал. Хотя чечетку бить научился. И женщин в вальсе кружи