«о, я прошу, не надо сплина…»

о, я прошу, не надо сплина

удачу нашу не измерить,

на миг в гостях у сей земли, но

здесь будет каждому по вере —

камней, корон, и цепеллинов,

и возвышения империй,

все, что мечты преподнесли нам —

тем насладимся в полной мере,

пока, пробившись из-под спуда,

сметая разума оковы,

непрошенное нами чудо —

волна! – стеной не встала снова,

и солнце цвета изумруда

еще не сделалось сверхновой.

«в этом реакторе все, что звалось тобой…»

в этом реакторе все, что звалось тобой

распадается до коллоида, до безвольной слепой амебы,

и язык, позабыв слова, прилипает к небу,

и глаза заливает небом, как «титаник» – морской водой.

радость бритвой по горлу – смотри!

сквозь марево миража

проступает то, что не есть золотая пыль…

так рука, держащая сильмарилл,

до кости сгорает, не в силах себя разжать.

«ловить человеков…»

ловить человеков

еще не ведая имен, еще не разбирая сути

ты оказался обречен, перешагнув через распутье —

за ниточку, за волосок, пустяк, нелепый, бесполезный,

тебя поймали на крючок —

и вот ты держишься над бездной,

на счастье? нет, совсем не факт, ничто не делается проще,

и сердце пропускает такт, и ветер в занавесях ропщет —

зачем, зачем?..

в ушах звенит от незнакомого напева,

и огонек вдали горит, и золотится звездный невод.

«литься в ладони лета…»

литься в ладони лета

виться шелковой лентой

– так было бы много проще, но, холодом прополощен, над куцей дрожащей рощей шар багровый кратеры морщит.

так что – ехидный прищур, шаг – будто летишь из пращи; жестяные топорщат крыши антенн железные хвощи – в подобных каменных джунглях не выжил бы дикий пращур.

лучше прощаться сразу. мне надо запомнить точно – ты не вернешься с рейда; строить другую базу. ты тоже решай, что дальше – меня разошьет шрапнелью.

определяйся срочно. обратный отсчет окончен.

«…и вот ты носишь в глазу, в зенице осколок неба над головой. Ни проморгаться, ни застрелиться, хоть парабеллум-то под рукой. Уйти в пираты, надеть повязку, хромать, деревянной стучать ногой, кричать: «Пиастры!"… да что пиастры? на них не купишь себе покой…»

…и вот ты носишь в глазу, в зенице осколок неба над головой. Ни проморгаться, ни застрелиться, хоть парабеллум-то под рукой. Уйти в пираты, надеть повязку, хромать, деревянной стучать ногой, кричать: «Пиастры!"… да что пиастры? на них не купишь себе покой.

…и вот последний осколок солнца меж ребер втыкается острием, назгульским треклятым клинком крадется туда, где хранится наш день вдвоем. И холодеет и вымерзает все, где проходит его стезя, быть хочется гердою, а не каем, но точно знаешь – нельзя. Нельзя.

…и вот ты ждешь – все зальется белым, начнутся титры, и все, пока. Вцепившись намертво в парабеллум, дрожит немеющая рука. Суметь не выстрелить ни в кого, дождаться, когда загорится свет. Еще немножечко. Ничего. Еще там сколько-то тысяч лет.

«Полотно судьбы рассекает нож…»

Полотно судьбы рассекает нож,

С треском рвутся нити – ну что же, что ж —

Сквозь сугробы брести, бормоча в бреду:

Я с тобой. Я здесь. Я иду, иду.

Слишком мало тепла в мире из сизых льдин,

В стеклянный воздух вморожен небесный свод,

Слишком много огня по жилам, в крови, в груди —

Стекает по пальцам вниз, прожигает лед.

Я иду, оглянись, пожалуйста, погоди,

След-в-след за тобой сквозь тьму я иду вперед.

…Впереди до самого окоема – белым-бело,

Ни следа на снегу, ни отблеска над водой,

Впереди – никого, и позади – никто…

Я иду. Я иду за тобой.

Погоди, постой.

я просыпаюсь ночью, смотрю в потолок – там пляшут

скупые седые тени, тянут сухие пальцы,

за окнами в белой ночи

гложет волна ступени, они становятся глаже,

в гематитовом малом зальце

сердце душат цепочки строчек.

никто не стоит на страже,

в жиже лежат знамена,

воздух затхл, и стыл, и влажен,

неподвижен, и даже, даже

мое имя никто не помнит.

сталь заржавела в ножнах,

воздух пропитан ложью,

фигуры темные в ложах,

чертят схемы, скрипит их грифель,

смотрят на сцену, сцеплен

механизм с механизмом, к цели