Каролина

Мэри Соммер

Я не помню войну, в которой мы проиграли. Я не помню, каким был мир, когда в небе светило солнце – до того, как Боги забыли о нас. Пустота в моей душе чернее Разлома, из которого лезут чудовища, она гнетёт и разъедает… поэтому я должна вспомнить, собрать мою жизнь по осколкам вокруг того единственного, который сохранился, – с моим именем. Каролина.

Мэри Соммер

Каролина

Часть I. Грешница

Птицы дрожат от холода, но поют.

Ждали весну, не пришла, как обычно – врёт.

Где-то в застывшей грязи, ледяном снегу

Солнце лежит и думает, что умрёт.

Рика Иволка

Пролог

Перья мёртвой птицы согревали ладонь.

Может, обойдётся ещё?

Начало зимы в этом году суровое. Силы природы будто ополчились на людей за смирение и наслали на северные провинции Мидфордии ледяной ветер, который жалил глаза и царапал душу. Прошлая зима была мягче. Так говорят… а я слушаю молча, не спорю. Мне-то откуда знать.

Я ускорила шаг, благо стёртая подошва почти бесшумно ступала по грубо вымощенному переулку. Не хватало ещё дозорным попасться: меж давно прокричал. Вот он, покосившийся дом в конце переулка – стоит отдельно от других, чтобы клиенты перекупщика или сапожной лавки случайно на него не набрели.

Между плотными шторами виднелась полоска света – узкая, как ниточка, но яркая. Так маленьким детям солнце описывают: огонёк свечи, но огромный, и когда смотришь на него, глаза щурятся, а ушам тепло.

Я постучала. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился тёмный на фоне очага силуэт. Не успела я рассмотреть хозяина, как он схватил меня за грудки и перетащил через порог.

– Садись, – велел колдун, указав на кресло возле камина. Рисковал он, конечно: не ветки, а целое бревно жёг. Столько запрещённого света заполняло комнату.

– У меня вот, – я потопталась на месте, – нашла. Наверное, умерла она, вот только… не оставлять же на дороге.

Колдун взял птицу и, едва взглянув, положил на полку над очагом. В котелке кипел какой-то отвар; аромат мяты и чабреца наполнял комнату, впитывался в одежду и щекотал мне ноздри.

– Мне нравится мята, – внезапно призналась я.

– Знаю, – бросил хозяин. – Садись.

Откуда, если даже я до этой минуты не знала? На то он и колдун. Я присела, куда велели, и без стеснения стала рассматривать его. Обычный мужчина не старше пятидесяти: высокий, хоть и сильно сутулился, сухопарый, в поношенной одежде. Из небрежно перехваченного бечёвкой хвоста торчали как пшеничные, так и седые пряди.

У меня тоже была одна такая: тонкая, над ухом. Когда удавалось задержаться у зеркала, я пересчитывала – проверяла, не прибавилось ли новых бесцветных волос. А больше и смотреть-то было не на что.

Колдун протянул мне чашку с дымящимся мятным отваром. Озябшие пальцы обожгло, но я крепче сжала их.

– И кто ты на этот раз? – Хозяин сел напротив. Из кармана грязного фартука он достал моток серой пряжи с двумя деревянными спицами и принялся набирать петли.

– Меня зовут Каролина. – Я сделала большой глоток. Пусть горло хоть совсем сгорит, если ноги перестанут дрожать от холода. В конце месяца мне обещали двойное жалованье, я хотела потратить его на новый плащ с меховой подкладкой из того дорогого магазина на площади. Но вчера утром плащ кто-то купил, и уже ничто меня не держало. – Я служу писчицей у господина Кроуна, это в Риде. Мне посоветовали вас, вот я и приехала.

Рассказ никуда не годился, но колдун кивнул.

– Я не помню, как жила до минувшего лета, – добавила я главное. – Знаю, что зовут Каролиной, но кем я была – нет. Родных не нашла, друзей завести побоялась. Просто жила эти месяцы. Про войну мне рассказывали. Межей не видела никогда, Боги милостивы…

– Боги забыли о нас, – перебил колдун.

– Да, и это мне рассказывали. А ещё говорили, хотя об этом мне и так откуда-то известно, что лето бывает другим, что листья на деревьях ярко-зелёные, а трава высокая, сочная, пахнет свежестью. И что цветы разные бывают. Хочу лучше вспомнить цветы. Поэтому пришла. Мне посоветовали вас.

Вспомнить, а потом напроситься к нему в ученицы. Сушить травы, записывать рецепты, а по вечерам слушать, как в очаге потрескивает полено. Может, у колдун