Черновик

кажется, было вчера.

позже – что не было вовсе.

капнув, чернила с пера

кляксу добавили в осень.

а впереди – дожди,

лужи, туманы, слякоть.

хоть ты не выходи,

чтоб совсем не размякнуть.

снова берусь не за то.

ладно, не стыдно за это.

я оставляю пальто.

я возвращаюсь в лето.

Взаперти

Сердце колет будто спицей.

Эту боль превозмогу.

С неба в снег упала птица

и забилась на снегу,

заметалась и затихла,

догорела, как свеча,

В доме стало тихо-тихо,

а виски стучат, стучат…

Годы-гады налетели

и кружат, как вороньё.

Птицу замели метели,

я забуду про неё

не сегодня – завтра точно,

но успею пожалеть,

что ведь мог бы, между прочим,

подобрать и обогреть.

Но кому я вру? Из дома

сделать не могу и шаг…

Здесь тонка и невесома —

взаперти моя душа.

Привратник

небо

падает

вниз

и обрываются звёзды —

невероятный сюрприз,

от удивления воздух

в лёгких, словно кисель,

булькает, пузырится,

спрятались тени в щель,

скрипнула половица,

глаз не могу открыть,

заворожённый обманом,

так захотелось пить,

ключ – кипяток – не стану,

не запятнаю честь,

не отрекусь от веры,

я остаюсь здесь,

возле

упавшей

Венеры.

Осеннее волшебство

как-то слишком иногда заносит,

но пройдёт, конечно же, пройдёт…

где моя желтеющая осень?

где на лужах первый хрупкий лёд?

тучами зашторенная просинь,

ветер, завывающий в груди,

где моя рябиновая осень

и грибные чуткие дожди?

где калейдоскопы в листопадах?

инеем покрытая трава?

мне не просто надо – очень надо

ну, хотя б немного волшебства.

Ночная гостья

Ночь. На улице темно

и как будто не случайно,

кто-то просится в окно —

то ли птица, то ли тайна…

Растревожив чуткий сон,

скорбно ветер завывает,

лезут думы о былом

и тревожат, и смущают.

Всё запуталось в клубок,

эпизоды потускнели…

Встал. Прошёлся. Вновь прилёг

в лапы выстывшей постели,

но уснуть не суждено,

сон – зазнавшийся невежда.

Кто-то просится в окно…

Встал. Открыл.

Впустил надежду.

Безнадёжность

сломаны ветром остатки ветвей,

зловеще нахмурились тучи,

в самый не лучший

из пройденных дней

бреду, уповая на случай.

может подаст кто-то слов для души,

с улыбкой протянет руку,

в дом отведёт…

но никто не спешит —

вокруг тишина, ни звука.

сквозь бурелом, по скелетам ветвей,

чащобой безмолвной, дремучей,

в самый не лучший

из пройденных дней

бреду, без надежды на случай.

Пережитое

разложены мысли по нотам,

погас недосказанный день,

снимаемся с автопилота

затем, чтоб укрыться в тень.

мазки голубой акварели

ещё кое-где видны,

но парки, дворы опустели

и в сумерках заключены.

доверчиво крыши мокнут,

(не зря целый день пекло)

а глупые птицы, окнам

поверив, лишь бьются в стекло.

мне что-то врезается в память

и ногти пронзают ладонь,

и мысли рванулись толчками

по венам пустых городов,

и скрипнула твердь под ногами

фальцетом подтаявших льдов.

Беглец

не сообщала нам метеосводка,

однако дождь отметился местами

и на карнизах отбивал чечётку

под хлёсткие аплодисменты ставен.

а на душе тяжёлый, чёрный камень,

остатки мыслей крошатся бисквитом

и пропитался воздух сквозняками,

не помогает даже тёплый свитер.

бежал из дома, будто от пожара,

хотя готов к вселенской катастрофе.

сижу в углу прокуренного бара.

чего-то жду.

и пью остывший кофе.

Перебор

молчит в тростнике фонарей

ночной опустевший город

и ловит сигналы морей

по спутниковым приборам.

шипящие звуки волны

фильтрует холодный ветер,

обломок кровавой луны,

хоть тускло, но всё же светит.

я пачкаю скукой холсты,

гляжу в потолок часами,

до одури, до слепоты,

до жуткого скрипа зубами.

от вздохов опухла грудь,

боюсь, начинаю бредить…

да, главное, не перегнуть

с масштабами личных трагедий.

Смерть поэта

осыпаются, вянут розы,

продолжения нет и не жду,

облака растеряли все грозы

и молчат, отражаясь в пруду.

как в пучине костра, от шока,

просто выгорел я