Неопалимая купина

Борис Львович Васильев

Азбука-классика

Борис Васильев был поистине народным писателем. В Солнечногорск, где он жил уединенно в последние годы, к нему ездили почти как ко Льву Толстому в Ясную Поляну. И сегодня Васильева читают, любят, его слову доверяют. Книги Бориса Васильева повествуют о военных и предвоенных годах, об этических вопросах любви, чувства долга, о естественном ходе бытия… Далеко не каждому автору дано создать что-то подобное по силе, искренности, проникновенности.

В настоящий сборник, помимо заглавной повести «Неопалимая купина», вошли повести и рассказы «Самый последний день…», «Пятница», «Ветеран», «Встречный бой», «Летят мои кони…», «Вы чье, старичье?» – ироничные и романтичные, отмеченные свойственной произведениям Бориса Васильева философской глубиной, мужеством и бескомпромиссностью в поисках истины.

Борис Васильев

Неопалимая купина

© Б. Л. Васильев (наследник), 2024

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024 Издательство Азбука®

Самый последний день…

1

– Значит, на пенсию решил, Семен Митрофанович? Не желаешь дождаться шинели цвета маренго?

– И в этой ничего. Привык…

Семен Митрофанович Ковалев стеснялся вести разговоры с молодыми сотрудниками. Они и смеялись не так, и курили не этак, и даже форма на них сидела куда уютнее, чем на нем, хотя он форму свою носил аккурат четверть века.

Приказ еще не был подписан, но все уже знали, что младший лейтенант Ковалев, выслужив и по годам, и по здоровью полный государственный пенсион, подал рапорт и загодя отправил семью в деревню. Сделал он это по своей воле и вроде бы ни с того ни с сего, что удивило не только сослуживцев по отделению, но и тех в управлении, кто знал Семена Митрофановича. А знали его многие, и даже сам комиссар товарищ Белоконь здоровался с ним за руку и всегда называл только по имени-отчеству.

Семен Митрофанович аккуратно являлся на службу, дисциплинированно, точно ретивый первогодок, слушал инструктаж и делал, что приказывали. Учитывая возраст и ранения, его давно уже освободили от оперативной работы, а поручали дела тонкие – воспитательные или конфликтные. И Семен Митрофанович не обижался, потому что всякому делу положен свой возраст, и рыпаться тут несолидно. Кроме того, он умел улаживать ссоры, доводить до добрых слез свихнувшихся девиц и был невозмутим во всех случаях жизни.

Даже осложненные взаимным недоверием профилактические беседы с молодежью младший лейтенант Ковалев проводил лучше иных дипломированных специалистов. При всей невозмутимости он никогда не скрывал своих чувств и относился к аудитории не как к поколению в целом, а как к группе, состоящей из вполне конкретных личностей. В соответствии с этим он кого-то уважал, а кого-то любил, кого-то жалел, а кого-то откровенно ненавидел, но таких, к которым он относился бы безразлично, не было, и молодое население микрорайона активно платило ему той же монетой.

– Политически товарищ Ковалев человек девственный, – сказал года два назад начальник отделения комиссару Белоконю – просто пришлось к случаю.

Начальник отделения любил выражаться книжно и иногда позволял себе щегольнуть этим. Однако в тот раз комиссар глянул так странно, что он сразу заторопился:

– Но девственность восполняется большим опытом, товарищ комиссар. Большим опытом и исключительным старанием…

Комиссар по-прежнему смотрел необыкновенно, и начальник сокрушенно примолк. Тогда Белоконь спросил благожелательно:

– На рыбалку не ездили в этом году?

И все книжные наслоения тут же вылетели из головы собеседника. И он воскликнул:

– Во какая!..

Да, в милиции знали про старую дружбу комиссара и Семена Митрофановича, хотя никто никогда не видел их вместе, и младший лейтенант безропотно тянул свою лямку, не прячась за широкую спину начальника управления. Поначалу сам вызвался в оперативную группу: вязал бандитов, преследовал воров и за пять лет к четырем фронтовым ранениям приплюсовал еще четыре. Последнее было особенно тяжелым: пуля пробила легкое. В госпиталь часто наведывался капитан Орлов – зам по оперработе. Приносил яблоки да баранки, а перед выпиской сказал:

–