Повесть о любви и тьме

Амос Оз

Роман-мемуар, самая личная книга классика израильской литературы. Семейная сага и автопортрет писателя, который был свидетелем рождения нации и бурной эпохи послевоенного времени. Это история взросления мальчика, который вырос в истерзанном войной Иерусалиме, в маленькой квартирке, забитой книгами на двенадцати языках, и которого окружали двенадцать родственников. Это история подростка, жизнь которого навсегда изменилась после смерти матери. Это история молодого человека, который сумел вырваться из удушливого мира семьи, влиться в неведомый новый мир, изменить свое имя. Это история известного писателя, который становится активным участником политической жизни своей страны.

Очень теплая книга, где есть и юмористические сюжеты, и очень серьезные рассуждения о добре и зле, о месте человека в новом, формирующемся мире, о семье, родителях, о войне, о противостоянии с народом-соседом. Амос Оз, став уже знаменитым писателем, смотрит на свое детство, где было больше бед и лишений, чем радости, и видит там лишь тепло и любовь.

Амос Оз

Повесть о любви и тьме

Copyright © 2002, Amos Oz

Translation Copyright © The Amos Oz Estate

© Виктор Радуцкий, перевод, 2023

© Андрей Бондаренко, оформление, 2023

© “Фантом Пресс”, издание, 2023

Редактор Игорь Алюков

Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко

* * *

1

Я родился и вырос в крошечной квартирке с низкими потолками. В ней было около тридцати квадратных метров, и располагалась она на самом нижнем этаже. Родители спали на диване, который, когда его по вечерам раздвигали, занимал почти всю их комнату. Ранним утром этот диван заталкивали в самого себя, постельные принадлежности прятали во тьму нижнего ящика, матрас переворачивали, все закрывали, закрепляли, застилали светло-коричневым покрывалом, разбрасывали несколько вышитых подушек в восточном стиле – и не оставалось никаких улик ночного сна. Таким образом, комната родителей служила и спальней, и кабинетом, и библиотекой, и столовой, и гостиной. Напротив располагалась моя каморка – светло-зеленые стены, половину пространства занимал пузатый одежный шкаф. Темный коридорчик, узкий и низкий, слегка изогнутый, напоминающий вырытый узниками для побега подземный ход, соединял эти две комнатушки с кухонькой и закутком уборной. Тусклая электрическая лампочка, заключенная в железную клетку, едва освещала коридорчик, и мутный свет этот не гасили даже в дневные часы. В комнатках имелось по одному окошку. Защищенные железными жалюзи, они словно старательно моргали, изо всех сил пытаясь увидеть восток, но видели только запорошенный пылью кипарис да ограду из нетесаных камней. А кухня и туалет сквозь свое зарешеченное оконце выглядывали в зацементированный дворик, окруженный высокими, словно тюремными, стенами. В дворике этом, куда не проникал ни единый солнечный луч, медленно чахла бледная герань, торчащая из ржавой жестянки из-под маслин. На подоконниках у нас вечно теснились закупоренные банки с солеными огурцами, компанию им составлял кактус, окопавшийся в вазе, которой из-за трещины пришлось переквалифицироваться в цветочный горшок.

Квартирка располагалась в полуподвале: нижний этаж дома был вырублен в склоне горы. Эта гора соседствовала с нами через стену – иметь такого соседа было нелегко: угрюмый, молчаливый, давно уже одряхлевший, меланхоличный, с привычками застарелого холостяка, но с другой стороны – строго оберегающий тишину, погруженный в неизбывную зимнюю спячку, этот сосед-гора никогда не передвигал мебель, не принимал гостей, не шумел и не причинял хлопот. Но через две общие с нашим печальным соседом стены к нам просачивались легкий, но неистребимый запах плесени, влажный холод, тьма и безмолвие.

И на протяжении всего лета у нас сохранялась толика зимы. Гости, бывало, говорили:

– Как у вас приятно, когда из пустыни дует раскаленный ветер, как спокойно и даже, можно сказать, прохладно. Но как вы здесь живете зимой? Не пропускают ли стены сырости? Не действует ли все это зимой несколько угнетающе?

* * *

В обеих комнатах, кухоньке, туалете и особенно в коридорчике царила тьма.

Вес