Маятник времени

Маятник-время качается,

Жизнь потихоньку кончается.

Сердце, как птица небесная,

Клетка её слишком тесная.

Птице объять необъятное,

Как возвратить невозвратное.

Жалобить время бессмысленно,

Только страдание истинно.

Вечная слава идущему

К счастью познания Сущего!

Правда горька и божественна,

Но в наши дни неестественна.

Длится и длится бессмыслица,

Надо бы жить, а не числиться,

Но большинство бессловесное

Предпочитает телесное,

Дух его тяжек изменчивый,

Трепет знаком перед френчами.

Тени витают угарные,

Кадры мелькают кошмарные,

Душит гортань отвращение,

Жертвы мечтают о мщении…

Мне бы дожить, сколько сможется,

Распорядившись по-божески

С птицей своей неприкаянной,

Видевшей нового Каина.

Классика ГУЛАГа

И явные, и скрытые враги,

Согнув хребты, тащились на этап.

По ним прошлись чекистов сапоги,

Ведь человек с ружьём до бойни слаб.

А воспитать возможно и жука,

К одной из лапок нитку привязав,

Тем более, – простого мужика,

Когда он, лапоть, классово неправ.

С покойника не спросится никак,

Чем больше мертвяков, тем чище дух.

И пусть страна похожа на кабак,

И снова в моде ватник и треух,

Ан, вновь взошла величия звезда.

Хоть свет в ученье, неучёных тьма.

Пойдут, пойдут на Север поезда,

Мороз глупцов поднимет до ума.

Ещё чуть-чуть, враги рванут в астрал,

А на земле останутся друзья.

И пусть кровав великий ареал,

Без крови в нём прожить никак нельзя.

Спроси хоть у кого, а Сталин прав,

Лес рубят, – щепки в стороны летят.

Наш главный идол, свеж и моложав,

Из грудничков куёт себе солдат.

Они растут под гимны прошлых лет

И учатся по лозунгам читать,

И лучший их костюм – бронежилет,

И сам владыка им отец и мать.

В могилах преют Родины вожди,

Завидуют, пожить бы им теперь!

Ты неподсуден, сколь ни укради,

Сколь ни убей, ты ангел, а не зверь.

В похожести времён – великий дар

Для тех, кто сам не очень-то умел

В искусстве зла и мировой пожар

Разжечь не может как бы между дел.

То там взорвёт, то тут убьёт в висок,

То разбомбит нечаянно село,

Тихонечко, почти на волосок

Просунет в дверь плешивое чело

К соседу, чтобы посмотреть сквозь щель,

Как тот живёт и варит ли борщи…

Готовя для него свою шрапнель

И поднимая Сталина на щит.

Билли Г

Добрый Билли устал от тревог,

Мир спасать – это так нелегко.

Он зловещего вируса бог

И коровье не пьёт молоко.

Диктатура обмана свежа,

Как протухшая тушка хорька,

Билли пудрит мозги неспеша,

Люди, в целом, не стоят плевка.

Из-за них шар земной на боку,

Ледники превращаются в дым…

Тут, приятель, банкуй – не банкуй,

А придётся почить молодым.

Добрый Билли поможет в беде,

Уколись – и ещё поживёшь,

Поимеешь в клозете биде,

Лишь святое руками не трожь.

У «святого» огромный анклав,

Много шей, но одна голова,

И глотает глобальный удав

Земли, воды, леса, острова,

Выжигают глаза его ширь,

Пламя ищет селенья пожрать…

Билли – в новую смерть поводырь,

Надо загодя к ней привыкать.

Эвтаназия – выход для всех,

Чтобы время продолжило бег…

А у Билли божественный смех.

Безопасность – отличный хештег.

Дружно ловят слова его рты,

Пальма первенства ловит ветра,

Сладкой лжи громоздятся пласты,

И химтрейлы заметны с утра.

То же и те же

Сумеречный день, тревожный вечер,

Слышен шорох павшего листа…

Жизнь от дум течёт моих далече,

Так моей любовью и не став.

Я служу то людям, то искусству,

То пеку, то мою, то пишу,

А в груди моей бушуют чувства,

Лишь мешает посторонний шум.

Он извне врывается, как скрежет,

Чуждым звуком воздух потроша,

Уши словно скальпель острый режет,

Не давая думать и дышать.

Барабанный бой, тарелок взвизги, —

Радуется племя дикарей.

Вечер разлетается на брызги,

Что стекла разбитого острей.

Тишины мне дайте и молчанья,

Горные отроги и леса!

Люди входят в стадию дичанья:

Лишь совокупляться и плясать,

Животы набить и веселиться,

Не смотреть совсем по сторонам!

Всюду неестественные лица

Бездуховный обнажают срам.

Скот и тот прил