Однажды ты был мёртв

Арабель Моро

Время. Как много и как, всё-таки, бесконечно мало заключил людской род в этом коротком слове. Мы полагаем, что время, подобно попутному весеннему ветру, бежит рядом с нами, сопровождая человечество от мгновения первого вдоха цивилизации до дня её кончины. Но люди ослеплены эгоистичным очарованием собственного бытия. Человечество забыло, что не оно позволяет минутам свободно течь в земном измерении, а само Время решает, двигаться ли человечеству вперёд или остаться на месте навеки. Время – невидимая бушующая стихия, самая величественная из когда-либо выявленных человеком. Время – та самая сила, рождающая жизнь.

Арабель Моро

Однажды ты был мёртв

Время. Как много и как, всё-таки, бесконечно мало заключил людской род в этом коротком слове. Мы полагаем, что время, подобно попутному весеннему ветру, бежит рядом с нами, сопровождая человечество от мгновения первого вдоха цивилизации до дня её кончины. Но люди, те, что живут сейчас, равно как и те, что были до и придут после нас, ослеплены эгоистичным очарованием собственного бытия. Человечество забыло, что не оно позволяет минутам свободно течь в земном измерении, а само Время решает, двигаться ли человечеству вперёд или остаться на месте навеки. Время – невидимая стихия, но самая величественная из когда-либо выявленных человеком.

Именно так размышлял я, осторожно продвигаясь сквозь узкое скалистое ущелье, петляющей, опасной тропой уводящее к сокрытому в горных вершинах запретному плато. Что вело меня туда? Любопытство? Пожалуй, нет. Мне никогда не нравилось это слово. Любопытный человек поверхностен. Его внимание легко отвлечь любой интригующей историей или цепляющим заголовком газеты. Нет, я никогда не был любопытен.

Я был одержим. Человечество за короткий миг своего бытия сумело в той или иной степени овладеть стихиями Воды, Воздуха, Огня и Земли. К стихии Времени люди даже не притронулись. Более того, человечество, сталкиваясь ежедневно с влиянием этой бесконечной силы, в большинстве своём даже не осознает, что имеет дело со стихией. Бушующей, своевольной, всесильной.

Но я знал. Я понял эту истину ещё на заре жизни и с тех пор не переставал искать. В школьные годы меня считали сумасшедшим. В университете сторонились, а позже, спустя десятилетие, меня попросили покинуть академию наук лишь потому, что на одной из конференций я позволил себе высказать слишком революционные идеи. Впрочем, я ожидал этого. Научный мир слеп и глуп, как беспросветно глухо и неразумно всё человечество. Лишь я один знал правду, и эта безумная истина терзала мой рассудок, не давая спать по ночам, призывая к новым трудам и заставляя искать путь постижения величайшей из тайн Вселенной.

Я не стану, как это часто делают многие исследователи мира, жаловаться на то, сколько лет я провёл в поисках. Мгновения, года или тысячелетия – не всё ли равно для запертой в теле бессмертной души? Я задавал вопросы, и Вселенная указывала путь постижения ответов. Этот путь теперь вёл в затерянную в горах позабытую миром деревню.

Закатное солнце встретило меня у границы вытянутого плато, что, подобно узкой ленте, опоясывало скалистый склон горы. Впереди себя, в отдалении, я видел несколько хижин, построенных из мелких камней, веток и рыжей истрескавшейся глины. Некоторые из этих веками укрытых от человечества домиков были полуразрушены. Другие удивительным образом уцелели, но выглядели настолько ветхо, что, чудилось, дунь на них, и они рассыпятся в прах. Маленькие пустые окна тёмными глазницами осуждающе глядели на меня.

Пройдя вглубь плато, я остановился в нерешительности. Оглушительная тишина крепкими оковами сдавила разум, пробуждая и разжигая потаённые животные страхи. Казалось, в этих забытых Богами краях уже давно не появлялось ничего, способного дышать и мыслить. Я знал, что люди оставили древнее плато задолго до того, как началось известное нам летоисчисление. История стёрла из памяти человечества это место, и лишь редкие древнейшие тексты, написанные на санскрите, содержали отрывистые упоминания о нём. Мне потребовалось немало сил, чтобы отыскать путь сюда, и всё же, ок