«Щит Дажьбога» и «Слуги Чернобога» освобождение заложников

Тюнин Николаевич Григорий

Когда официальные власти медлят и идут на поводу у террористов, опасаясь за жизни заложников в дело вступают несгибаемая панцирная пехота "щит Дажьбога" и мистические "слуги Чернобога".

Тюнин Григорий

"Щит Дажьбога" и "Слуги Чернобога" освобождение заложников

– Что у вас тут? – нахмурился Бронислав, командир панцирной пехоты.

Полковник поднял на него усталые красные глаза. Взглянул на внушительную фигуру, закованную в глухую броню, на решительный и прямой, как меч, взгляд льдистых глаз, поколебался немного, затем махнул рукой и встал из-за складного стола, заваленного картами, планами и чертежным инструментом.

Слава о панцирной пехоте гремела далеко. Никто не знал, откуда они приходят и куда уходят. Они появлялись в критический момент, решали задачу и исчезали. Несокрушимые, несгибаемые – стальные люди. Полковник слишком устал, чтоб удивляться или спорить: « Что ж, если есть помощь, почему бы ее не принять?»

– Вон в том корпусе засели радикалы. Взяли в заложники персонал и ученых. Требуют проход через ущелье своих подельников – бармалеев в 200 рыл с техникой. А у нас просто нет техники, чтоб их потом нейтрализовать. Расползутся по горам и лови их потом годами. Не дай Бог, еще какой аул в заложники возьмут, хлопот не оберёшься. Ген штаб приказывает любыми способами сохранить ученых. А корпус из новых – настоящая твердыня. Простой пехотой, пусть даже и спецами, ее никак не взять. Вот эти аллах-бабахи и почуяли слабину. На уступки не идут, переговорщиков расстреляли. Несколько младших научных сотрудников уже казнили, – злобно, сквозь зубы сплюнул на землю полковник

–Понятно, – тяжело уронил панцирник.

Глухо клацнули магнитные защелки шлема, словно затвор автомата. Зловеще сверкнули красноватые линзы, и плотоядный солнечный зайчик тускло скользнул по решетке воздухозаборника, точно по влажным клыкам зверя. Пехотинец тяжело затопал по направлению к корпусу, оставляя глубокие следы в размоченной глинистой земле.

Полковник, было, заспешил за ним, но его, не особо церемонясь, оттеснили такие же рослые бойцы, с ног до головы закованные в потертые глухие латы, на ходу выстраивающиеся в клин, достающие и раскладывающие свои щиты. В конце концов полковник отстал, махнул рукой и устало закурил, глядя, как отряд входит в «мертвую» зону вокруг здания.

Щелкнули первые пули по шлему и наплечникам и, завизжав, ушли в небо. Фигура бойца мотнулась от принятой бешеной энергии пули, но не сбилась, продолжая мерно рубить шаги. Отряд плотнее сомкнулся, спрятавшись за щитами, и сделал еще пару десятков шагов, прежде чем остановиться.

Из окна высунулся дюжий боевик с укороченным АК и, потрясая внушительной бородой, принялся что-то кричать не то на арабском, не то на аварском.

Его гневную тираду прервала короткая очередь «принтера войны», отшвырнув грузное тело, словно тряпичную куклу, в темный провал окна.

В наступившей внезапно тишине можно было расслышать, как шевелятся волосы на голове у полковника, или как шумит кровь, пробегая по капиллярам. Казалось, весь мир в шоке утих. Только равнодушное Солнце смотрело со своей космической высоты. Оно видело много крови за бесчисленные века, и ему было в сущности все равно, прольется сегодня новая кровь или нет.

–Слушайте внимательно! – разнесся над поляной ледяной и четкий голос командира панцирников. – Предлагаю вам сдаться! В этом случае вам гарантирована жизнь и пожизненное заключение в трудовых лагерях. В противном случае мой отряд уничтожит всех, пленных не будет. И нам все равно, сколько заложников погибнет при штурме. Даю время на размышление до захода солнца. Как только солнце скроется, любой вышедший из здания, кроме заложников, будет убит. Если хоть один заложник умрет, казнены будут все.