Кент Бабилон

Генрих Л. Шмеркин

Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы

Книга знакомит читателя с жизнью харьковских ресторанных музыкантов в эпоху застоя. Написана живым, образным языком и, по сути, является «записками лабуха». В роман включены стихи, написанные автором в последние годы и публиковавшиеся в различных изданиях России, Украины, Германии, Израиля. Отрывки из романа, опубликованные в «Мостах», «Литературном европейце», «Крещатике» и «Заметках по еврейской истории», вызвали множество положительных откликов у критиков и читателей.

Генрих Шмеркин

Кент Бабилон

Я с благодарностью вспоминаю моего покойного друга – писателя Андрея Кучаева, который своими советами очень помог мне в работе над романом. Мне также хотелось бы сердечно поблагодарить моего друга Бориса Марковского и моего сына Леонида— за их замечания, которые я по мере сил постарался учесть.

    Автор

Серия «Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы»).

Иллюстрации Ольги Чикиной Фото на обложке Лины Беровой.

© Г.Л. Шмеркин, 2012

© О.С. Чикина, иллюстрации, 2012

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2012

Про Генриха Шмеркина, который умеет играть на скрипке

Вообще-то Генрих Шмеркин играет на саксофоне.

Но скрипка тут тоже при чем.

Лев Толстой посмеивался: скажешь человеку: «Сыграйте на скрипке», он ответит: «Я не умею», скажешь ему: «Напишите роман», он ответит: «Я попробую».

Чтобы написать роман, надо уметь его написать. Речь не о практическом умении, не о курсе обучения. Надо внутренне, изначально – уметь. Без такого уметь, даже окончив музыкальную школу-десятилетку и разобравшись с нотами и струнами, по-настоящему на скрипке не сыграешь. В лучшем случае научишься прилично имитировать настоящую игру.

Как известно, при некоторых, не самых привлекательных для зайца обстоятельствах, его можно научить зажигать спички; но огня он не выдумает.

Тут вот это, знаменитое: у кого есть, тому прибавится, а у кого нет, останется с тем, что имеет.

Проницательный Мольер подшутил над нами, когда внушил своему Журдену, а заодно и нам, что, если не говоришь стихами, то говоришь прозой (отсюда, увы, должно следовать, что, если говоришь стихами, то это, соответственно, поэзия).

Но у Генриха Шмеркина, в отличие от многих современных мольеровских персонажей, охотно и даже жадно берущихся (реже пробующих) играть на скрипке в чертогах отечественной словесности, стихи действительно оборачиваются поэзией, а повествование – прозой.

Хотя пишет он по большей части в юмористическом жанре, где такое пресуществление особенно трудно и неприметно.

А может быть, именно поэтому.

Может быть, в том и особость дарования Генриха Шмеркина (а подлинное дарование непременно имеет свою особость), что оно наиболее полно раскрывается при соприкосновении с юмором.

Об этом в свое время чутко и точно сказала поэт Ольга Бешенковская: «У Генриха Шмеркина есть то особое, слегка печальное, всепонимающее чувство юмора, которое превращает рассказы в прозу, а стихи в поэзию».

Это как раз то самое уметь, которое либо дано, либо нет.

Дарование надо почувствовать в себе, как плод, его надо осознанно или (чаще и лучше) неосознанно вынашивать, выращивать.

Оно требует питательной среды («башня из слоновой кости» – это другое).

Пчела в улье приносит взяток и перерабатывает его в мед, постоянно касаясь лапками лапок других пчел.

В советские годы подлинная литературная среда, как правило, была далека от среды официальной. Квартирные сходки (всё те же «кухни», вошедшие в историю российской общественной жизни), полулегальные встречи в неприметных закулисах домов культуры, библиотек, музеев, студенческих аудиторий, кружки и студии (нередко полуразрешенные), веселые, иной раз хмельные сборища, те, что ныне именуются «тусовками» – вот где воздух был подлинно напоен литературой, вот где обретало себя и оттачивалось умение, пробовались силы, рождалось новое, возникали школы, даже направления.

Генрих Шмеркин проходил такого рода «литературные университеты» в родном Харькове.

Не знаю, обозначена ли особо в истории современной отечественной литературы харьковская литературная школа, но, без сомне