Все мои ничтожные печали

Мириам Тэйвз

Переведено. Такова жизнь

Роман от автора книг «Говорят женщины» и «Ночь борьбы»!

Сестры Эльфрида и Йоланди с детства были очень близки, но всегда были очень разными. Йоланди живет вполне обычную жизнь: муж, развод, муж, двое детей, ничего необычного, а Эльфрида стала выдающейся пианисткой, вышла замуж за хорошего мужчину, но примерно всю свою сознательную жизнь она страдает от тяжелой депрессии. И вот однажды она просит сестру отвезти ее в Швейцарию, чтобы там ей сделали эвтаназию, потому что она больше не может и не хочет жить.

Тогда перед младшей сестрой встаёт сложный вопрос. Что лучше: насильно удерживать любимого человека среди живых или своими руками помочь ему уйти. Но как вообще можно сделать такой выбор?

Мириам Тэйвз

Все мои ничтожные печали

Miriam Toews

All My Puny Sorrows

© by Miriam Toews, 2014

© Покидаева Т., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Посвящается Эрику

1

Наш дом увезли в кузове самосвала. Это произошло летом 1979 года. Мы все вчетвером – мама, папа, моя старшая сестра Эльфрида и я – стояли посреди дороги и смотрели, как он исчезает из виду. Наш бывший дом, одноэтажное бунгало из кирпича, дерева и штукатурки, медленно ехал прочь, мимо A&W[1 - A&W – первая в мире сеть ресторанов быстрого питания.] и кегельбана, в сторону двенадцатого скоростного шоссе. Я его вижу, твердила сестра, пока это и вправду было так. Я его вижу. Я его вижу. Я его ви… Все, больше не вижу, сказала она.

Этот дом папа построил своими руками, когда они с мамой только поженились. Тогда им обоим еще не исполнилось и двадцати и у них были большие мечты и надежды. Мама рассказывала нам с Эльфридой, что они с отцом были такими юными, что буквально кипели энергией, и жаркими летними вечерами, когда папа возвращался из школы, где работал учителем, а мама заканчивала все домашние дела, они выходили к себе во двор и со смехом носились туда-сюда под струями садовых разбрызгивателей, не обращая внимания на ошеломленные взгляды и поджатые губы соседей, полагавших, что юным супругам-меннонитам негоже скакать полуголыми на виду у всего города. Годы спустя сестра скажет, что для наших родителей это были мгновения «Сладкой жизни» с садовым разбрызгивателем вместо фонтана Треви.

Я спросила у папы: Куда его повезли? Мы стояли посреди улицы, прямо на проезжей части. У нас больше не было дома. Папа приложил руку козырьком ко лбу, защищая глаза от слепящего солнца. Он ответил: Не знаю. Он не хотел знать. Мы с Эльфридой и мамой уселись в машину и стали ждать папу. Он еще долго стоял, глядя в пустоту, на том месте, где раньше был дом. Стоял целую вечность, как мне показалось. Эльфрида ворчала, что нагревшееся сиденье обжигает ей ноги. Наконец мама не выдержала и легонько нажала на клаксон, чтобы не напугать папу, но заставить его обернуться и вспомнить о нас.

Лето выдалось жарким. У нас оставалось еще несколько дней, прежде чем можно будет въезжать в новый дом, который был точно таким же, как старый, за тем исключением, что папа его не построил своими руками, с любовью и неустанным вниманием к каждой детали вроде крытой веранды, где можно сидеть, наблюдая за грозами, и не бояться промокнуть, и поэтому родители решили свозить нас с Эльфридой в кемпинг в заповеднике Бэдлендс в Южной Дакоте.

Казалось, мы только и делали, что обустраивались на месте и тут же с него срывались. Сестра ворчала, что это не настоящая жизнь, а какой-то дурдом, где психи бродят как неприкаянные с единственной целью: выжить и сохранить энергию. Да, дурдом как он есть. Или лагерь для беженцев, или зал ожидания, или санаторий для выздоравливающих невротиков – что угодно, но только не жизнь. Она не любила ходить в походы. Мама заметила, что такой опыт способствует расширению нашего восприятия мира. Париж тоже способствует, ответила Эльфи. Или ЛСД. На что мама сказала: Да ладно. Зато мы все вместе. Давайте жарить сосиски.

Из пропановой плитки вытекло масло. Пламя взвилось на высоту в четыре фута и опалило деревянный стол для пикника. Пока все это происходи