Левиафан

в людях куда-то исчезло добро.

в людях давно не видно людей.

это клинический острый синдром

офисов, улиц, домов, площадей…

пусто в глазах, пусто в душе.

ярость без повода, как ураган

рвётся наружу и требует жертв,

чтобы насытился Левиафан.

в людях исчезло добро без следа.

люди безлики, люди пусты.

их равнодушие топит суда,

их безразличие рушит мосты.

Ещё одна ночь

Плывут лениво облака, меняя лики.

Ложится солнце на размытый горизонт.

Вздыхает ветер одинокий, пьяный, дикий,

в сердцах пиная вдоль кустов дырявый зонт.

Темнеет. Тонкий лунный серп уже наточен.

И тишина сквозит вселенскою тоской.

Мне никуда не деться от бессонной ночи —

стекает время вязкой, липкою смолой.

Заложники

память пока что за нас в ответе,

если уснёт, мы сойдём с орбит

и не останется мест на планете,

где не пульсирует, где не болит

зверски душа и не ноет сердце.

истина – в капельках слёз, не в вине.

нам от тоски никуда не деться,

с ней вдруг оставшись наедине,

мы не посмеем распутать мысли,

мы не посмеем дать волю словам

и, оставляя в покое числа,

мы расползёмся с тобою по швам.

Фантазии

расплачиваться незачем и нечем,

температура – около нуля,

когда упало небо мне на плечи,

когда рванулась из-под ног земля

и не осталось ни тепла, ни света,

неразличимы контуры теней,

реальность за чертой, за гранью где-то,

слова – нагромождение камней.

во мгле чернильной, боязливо прячась,

роняю в пропасть времени ключи,

а дверь не открывается иначе,

хоть бей плечом, хоть головой стучи.

никто не поменяет декораций —

всё в прошлом, или может впереди,

но я не вижу смысла оставаться

и ждать, никем не встреченный, один.

шатаясь, бродят призраки по крышам,

видения разносят саранчу,

никто не видит и никто не слышит,

всё громче, всё отчаянней кричу.

становится мой голос глуше, глуше…

и болью отзывается в груди.

вдруг, под руки меня схватили души

и молча стали хоровод водить.

Поиск

Взад-вперёд шатаюсь

по распятьям улиц.

Пропитался пылью,

пропитался грязью.

Мы с тобой, однажды,

где-то разминулись

так неосторожно,

будто кто-то сглазил.

Каждый шаг даётся

мне с трудом и болью.

В кровь разбиты ноги,

сердце кровоточит.

В голове бушуют,

посильней прибоя,

мысли друг о друга

бьются и грохочут.

Знаю, нужно вырвать,

растоптать твой образ.

Сжечь дотла и пепел

по ветру развеять.

Но плетусь, как прежде,

по пустым, недобрым,

по распятьям улиц,

продолжая верить.

Секрет

Немного отрываюсь от земли

и вновь расценено – попытка к бегству,

в руках – синица, в небе – журавли,

в альбоме старом – выцветшее детство,

на верхней полке книга, в ней – секрет,

я расшифрую древние страницы,

пускай похоже на полнейший бред,

поверю, не пытаясь усомниться.

Осталось сбросить цепи и хомут,

чтоб прозвенеть на самой верхней ноте,

ведь небо не достанется тому,

кто остро не нуждается в полёте.

Заброшенная деревня

Иду по дороге и вижу пустые

приземистые дома,

они милосердно хозяев простили

и тихо сходят с ума.

Я им соболезную и понимаю —

немного похоже на бред,

но в их одиночестве сам отражаюсь —

бесформенный силуэт.

Сознание живо рисует картину —

плодовый ухоженный сад,

резное крыльцо, спелых яблок корзина,

раскидистый виноград,

и звонкая песня радушной хозяйки,

заливистый детский смех,

обеденный стол на тенистой лужайке

и тосты «за этих», «за тех».

Пустые, холодные, Богом забыты,

заброшенные дома,

не просят пощады, не просят защиты —

молча сходят с ума.

Последнее утро

чёрные пропасти белыми пятнами,

стёрты из памяти тысячи лиц,

стали навеки врагами заклятыми,

выпустив зло и грехи из темниц.

чёрные линии, чёткие линии

смерти внезапной, страшной судьбы,

плиты надгробий покрыты инеем,

в склепах зловеще скрипят гробы.

чёрные воды реки забвения

вышли, вздымаясь, из берегов,

нет в них ни таинства, ни отражения,

что не бросай – не увидишь кругов.

чёрным по белому длинными строчками,

буквы в слова, как на теле рубцы,

перемеша