Механика любви

Татьяна Викторовна ФРО

Главный герой видит в рекламной газете странное объявление и следует его указаниям…

Татьяна ФРО

Механика любви

Тридцатник грянул внезапно…То есть, Сергей, конечно, помнил о его неизбежном приближении, и всё равно – внезапно. Так бывает, когда ждёшь оглушающе громкого удара, звука…ждёшь, ждёшь, вот-вот…а когда он вдруг грохнет, почему-то оказывается – неожиданно.

В тот день Серёжа проснулся резко и очень рано, как будто от удара в лоб изнутри, и тут же в мозгах как ожог сознания вспыхнуло: «Сегодня – тридцатник!». И сразу – тупое изумление: тридцать лет пребывания на белом свете, зачем, для чего, по чьей воле? Ну, не вечности же его жизнь нужна, в самом деле…

Нельзя сказать, что в Серёгиных мозгах зашевелились некие мысли, потекли осмысления, думы, брожения – ничего этого даже в первом приближении не было в его лохматой голове почти в 5 утра. Но сложнейшая нейронная система управления мозгом встряхнулась, как кошка после сна, переключилась с ночного режима на активный дневной и поплыли в её недрах бесформенными кучевыми облаками какие-то сгустки то ли образов, то ли отпечатков отдалённых воспоминаний, в которых лишь ангел-хранитель мог разглядеть хоть что-то наподобие картины жизни.

30 лет – жалкая цифра человеческого возраста, если уж вдуматься: всего чуть больше 11 тысяч дней, мизер! А ведь из них надо к тому же выкинуть часы, дни, складывающиеся в года, на младенчество и беспамятное детство, на всякую физиологию, чёрт бы её побрал, сколько времени на неё гробится, это ж какая недоработка в человеческой конструкции! Ну, и сколько там на интересную жизнь остаётся? Да фигуля остаётся…

Паззл Серёжиной жизни в общем-то получался вполне интересным, хотя не был ещё завершён, однако, кто ж может знать, на каком моменте жизни картинка оборвётся? Сергей был уверен, что кусочки его жизни не кто-то там свыше собирал по своему плану, а он сам, Сергей, лично их складывал своими руками, мозгами, волей, сомнениями и желаниями, отказами и согласиями, выборами тех или иных решений, дорог на перепутьях. На паззлике уже вырисовывалась понятная картина, отображающая несложный пройденный путь: бесконечно любящие и любимые родители, солнечное детство, весёлая и безалаберная юность, учёба в институте, хотя и непрестижном, но неожиданно так увлёкшим бездумно выбранной специальностью расчётчика-прочниста неметаллических конструкций, что потом работа в оборонном «ящике», где Серёжа до сего дня и работал, оказалась неожиданно любимой и захватывающей.

И с личной жизнью всё было в порядке: ни к чему не обязывающие влюблённости, порой принимаемые Серёжей за истинную любовь, но, увы, быстро выдыхающиеся, не оставляющие после себя ни боли потери, ни тягучей тоски, ни тепла, а лишь страшно жгучий осадок от осознания того, что кто-то теперь из-за него плачет и мучается. Ну, не жениться же ему было из-за этого на каждой бросаемой им девчонке! Создавать же свою семью не было пока не только большого желания, но даже и желания вообще – пока что и так живётся нормально, да и насмотрелся вдоволь на все эти семейные жизни бывших своих однокурсников – нет уж! Пока, во всяком случае…

За что его так бешено, до сумасшествия, до истерик, до трагизма любили девчонки, не понимал никто: ни сами девчонки, ни окружающие невольные свидетели всех этих сумасшествий, ни сам Серёга. Но ген донжуанства не был встроен в его организм ни предками, ни природой, поэтому он до сведённых скул ненавидел и расспросы его на эту тему, и все эти «мужские» разговоры о бабах. Да, бабы по нему с ума сходили, но обсуждать это он ни с кем не собирался.

То есть, сначала-то девчонки западали на внешность: Серёжа был чертовски красив изумительной, ярко выраженной восточной красотой смуглого, с рельефно очерченными скулами лица, обрамлённого рано седеющими густыми волнистыми волосами аж до плеч, а когда смеялся, в азиатски раскосых глазах прыгали такие чёртики! Да и станом он был весь ладен, тонок, упруг в движениях и походил на неспешного молодого барса. Устоять против такой красоты было либо очень трудно, либо невозможно вообще: бедняжки радостн