История с одним мальцом
Юрий Цветков
Повесть о мятущемся внутреннем мире подростка, а потом – молодого человека в процессе его становления, как личности, и конфликта с окружающим миром.
Юрий Цветков
История с одним мальцом
Помню, в детстве я очень не понимал детей и боялся их, как цивилизованный человек боится дикарей, непредсказуемых, с которыми не возможно договориться. И напротив, я очень понимал взрослых. Я всегда прятался у них от детей. Мир взрослых был мне по душе. Здесь многое только понималось, а не говорилось. И для меня это была самая интересная игра – в подтекст. Плохо было только, что грубые дети донимали часто своими глупостями без всякого подтекста: если ты ему не нравишься – он так и будет за тобой ходить и тебя как-нибудь примитивно дразнить, например, жадина-говядина турецкий барабан. Правда, взрослые тоже часто не соглашались играть со мною в подтекст, считая, что мне еще можно и прямо все сказать, если что не так.
Одна соседка – грубая женщина – когда ей однажды не понравилось, что я делаю в доме у другой соседки, подруги моей матери, выволокла – не вывела, а выволокла – меня за руку и вытолкала в спину оттуда. Ну, я ей потом устроил подтекст! Много подтекста!.. А у той, другой соседки, подруги моей матери, я ничего такого в доме не делал. Я просто немного перегостил: мать уехала к отцу – тот учился на курсах повышения квалификации в соседнем городе – и должна была приехать только на другой день. Мне она велела сидеть дома или пойти к Лобовой – так звали грубиянку, – ее она попросила приглядеть за мной, потому что Лобова была женщина попроще и мать не стеснялась обременять ее такими бытовыми просьбами. Но у Лобовой были тараканы на кухне, а к тараканам я испытывал неодолимое отвращение. Поэтому я, подумав, пошел вечером к другой соседке, той, что по интеллигентнее. Убейте меня, не помню, где были тогда мужья обеих. Наверное, они тоже были там где-нибудь, но я их не помню, как-будто их там и не было, потому что мужики, вообще, они такие прямодушные, глазу зацепиться не за что, и я их совершенно не замечал в силу особой направленности моей тогдашней духовной жизни, как не замечают неподвижные предметы. Помню только женщин и нескольких особенно вредных детей.
Так, значит, пошел я в гости и как-то вдруг очень свободно там себя стал чувствовать. Хозяйка сначала со мной была, сидела там, вроде как развлекать пыталась – гость все-таки, грушами мочеными угощала – целую тарелку поставила на стол. Ну, тут я совсем загордился. Прямо как взаправдашнего гостя меня обхаживают: на столе белая скатерть, а на скатерти тарелка полная горкой моченых груш. А всего-то мы вдвоем с ней в комнате – я да она. Но при ней я груши очень даже чинно ел – не чаще, чем в четверть часа по одной, хотя они мне очень нравились – приличие я соблюдал, да и стеснялся ее. Но потом она все же ушла от меня в другую комнату, даже дверь за собой прикрыла и сидела там очень тихо, как мышь. Не знаю, что она там делала, зато мне стало как-то очень вольготно. Помню плотные задернутые шторы, яркий электрический свет (мне кажется, с тех пор, после той комнаты, я люблю яркий электрический свет – так от него было уютно и покойно), мебель вся другая, не как у нас, и вещи все другие. Я ничего не трогал, кстати. Мне нравилось все, как оно было. Я только схватил грушу – самую большую, которую давно хотел схватить, – и стал есть ее и ходить с нею по комнате, все разглядывать. Я даже не дотрагивался, просто расхаживал по комнате, нагибался ко всем вещам и разглядывал. Потом я сел в угол дивана и стал размышлять. Просто так. О комнате. Мне здесь нравилось. Вообще-то я понимал почти, что стесняю хозяйку, мешаю ей. Что торчать у нее нехорошо, не вежливо. И у другого человека так бы не сделал. Я не был хамом. Но, я думал, все равно ей нет счастья. Потому что она такая мямля. А что она терпит? Я когда вижу в людях такое, мне туда же им и ткнуть хочется с досады, чтоб больнее. Я думаю, их можно так отучить.
Ну вот, сижу я и думаю, что все равно ей нет счастья, а мне хорошо здесь, так я и посижу еще. Даже нет, я просто размышлял про комнату, почему она така