Уцелеют одни поцелуи. Три поэмы

Елена Валериевна Янушевская

Елена Янушевская – многогранное творческое явление: поэт, эссеист, художественный критик, публицист, цифровой художник. В книгу «Уцелеют одни поцелуи» вошли три небольшие поэмы, не опубликованные в первых двух ее книгах. Исключение – «Эрогенная зона». В 2020 году она была напечатана в сборнике поэзии и прозы «Вторая любовь».

Сочетанием стихов и прозы современного читателя не удивишь. И все же есть в этих текстах нечто особенное. С одной стороны, они не выходят за грань традиционной формы. С другой, изысканно и органично открывают новые русла речи для женского эротизма.

В оформлении книги использованы цифровые рисунки автора: «Она», «Милочка», «Сидящая женщина», «Аромат», «Страдание», «Жара», «Девушка в сарафане», «И крестик на груди», «Красивые глаза», «Аромат», «Дерзкая», «Сладкая жизнь»

Елена Янушевская

Уцелеют одни поцелуи. Три поэмы

© Елена Янушевская, 2024

От меня уцелеют только мои поцелуи.

    (Из книги «Вторая любовь»)

Эрогенная зона

I

Откуда взялся летний день?

Да разве на земной орбите

был зачат наш последний день?

День, подведенный синей тенью,

день, оттененный рыжим солнцем,

чье соло в небе согревает соленый жизни океан.

– Шум крон остывших? Рокот моря?

Как мы посмели не заметить

над речкой – нимб, над речью – солнце

и высший путь к нему – не глядя?

По ноте утренней прохлады

звезда распята на кресте…

Итак, был день. (Начнем сначала.)

Где тьма есть тьма и оседает

комками туши на ресницах,

беззвучно по небу плыла

цыганка-туча: так привычно

день теням уступил пространство

снаружи и до слез внутри.

Мир – книжица.

Мир – долгий всполох.

Мой крест, мой компас

в мире – память,

созревшая благодаря

забытой ране… На ветру

сквозь рану

протекает

время.

II

И все-таки был день, был день,

а значит, золотые ночи

или хотя бы вечера,

прожитые по партитуре:

смесь детскости и кока-колы —

на палец намотала локон —

триолями – lamento рук —

на клавишах, потом на грифе,

на рифах… на плечах и даже…

Стекло бывает затененным,

а признаются – прямо в лоб.

По стеклам – звуки:

льется

небо.

И

хлещет на площади

лунная музыка,

в лужах купаются

ландыши, лютики,

лилии… плещется

свет и безбрежное

в полостях тел,

вновь одетых, сияющих…

Ночью не спят —

ночью ласками молятся:

на алтарях —

облака и крапива.

Ноченькой-ночью.

А днем?

Это случается!

Вот ты до одури хочешь пломбир,

дышишь сиренью – и что с этим делать?

Детский инстинкт – испытать невозможное

и убежать от отчаянья в юность:

днем набирается номер, и длятся

гудки в проводах, но не вымолить голос,

а люди, не думая, думают «шкоды!»

и шлепают штампиком ветхое «грех».

III

Теряя Другого, ты выходишь из себя на поиски.

А навстречу тебе идет твое «Я». Идет, идет, вихляет узкими бедрами… Ты не привыкла к безмолвию, но монолог – это то же молчание. И вот возникает связь, избавить тебя от которой уже не получится. Когда возник дуализм «Я» и «Я» (бывшее «Ты»), такие события неизбежны. Они порождают потребность в чем-то ином. В третьем – по отношению к тебе и «Я» в состоянии тет-а-тет.

Зачем мне ум,

когда я без

тебя?

Но кто ты?

IV

Из девичьего блокнота:

«Больше я тебя не желаю.

Ты нажимаешь на циферки, произносишь в трубу монолог и – ах! – выдаешь свое имя. Ты уверен, что дамочка натурально писает от восторга.

Ты – несостоятельный тип! Единственный орган, который делает человека мужчиной, – это, представь себе, головной мозг. Интеллект – моя эрогенная зона.

О, нападение – лучшая оборона! Вы оскалились: „Это фригидность!“ Тьфу! Неужели кто-то из вас воображает, что явись он мне… да хоть… Да хоть с нефтевышкой в кармане – я мигом метнусь в тубзик переменить бельишко!

Хотя, пожалуй, бывает, вы возбуждаете во мне чувство – когда затыкаете уши, чтобы не слышать крик в своем темном подъезде.

Это чувство – гадливость».

V

А кульминации, как того требует драматургия, нет.

Жизнь – это жизнь. Живя, мы поднимаемся до высоты нуля.

Те же, кто н