Цилиндр

ШаМаШ БраМиН

Любопытство писателя приводит Александра в трансильванские горы. Древние легенды и средневековые трактаты в ином свете представляют серию убийств, совершенных при странных обстоятельствах. На скамье подсудимых оказывается местный палач. Знакомство с ним становится для писателя серьезным испытанием.

ШаМаШ БраМиН

Цилиндр

Город, забыв про повседневные дела, собрался на суд. Тесный зал заседаний Дома Советов не вместил всех желающих поглазеть на правосудие в действии. Люди толпились в коридорах и на лестничных пролетах. Просторная площадь, на которой находилась ратуша, набилась горожанами.

– А я вам говорил, Алекс, без протекции бургомистра, мы бы даже на порог не попали, – Георг приподнял трость, пытаясь привлечь внимание жандарма.

Грузный усач, заприметив представительных иностранцев, услужливо приподнял мятую фуражку с красным полем.

– Найди нам место! – приказал Георг, но в глазах жандарма повисла пелена радушного непонимания. То ли румынский Георга был не так хорош, то ли блюститель не расслышал его в царящем в зале гуле голосов.

Англичанин указал усачу тростью на двух мужчин, судя по одежде лавочников, сидевших в первом ряду. Тот мигом подскочил к ним, принялся было что-то объяснять. Но, через минуту, поняв тщетность уговоров, схватил их за шиворот и стянул с деревянной скамьи.

– Расступись! – гаркнул жандарм толпившимся в проходе зевакам. – Дорогу господам!

Внимание на него никто не обратил. Но Георг, воспользовавшись предоставленным копом правом, не стесняясь приложился тяжелой тростью по спинам и бокам ротозеев. Усевшись на освобожденные места, англичане сдержанно, в знак благодарности, кивнули жандарму. Усач, дружелюбно улыбаясь, удалятся не спешил. Алекс полез во внутренний карман за бумажником, но Георг положил на его предплечье ладонь.

– Не вздумайте давать ему денег, дружище!

– Но, – растерялся Алекс. Тонкости местных порядков были ему новы. Иллюзий в алчности туземных мздоимцев у него не было. Нигде, от Индии или Персии до Русской или Австрийской империй, бескорыстных халдеев от власти он не встречал. Впрочем, как и в самой Метрополии.

Георг выудил из нагрудного кармана визитку и протянул жандарму

– Держи, любезный, – сказал он на румынском. – Можешь обратится ко мне на квартирах. Знаешь где я живу?

Усач довольно закивал:

– Да, господин. На Театральной площади, за лютеранской церковью. Если можно я жену свою, Илинку, приведу. С зимы спиной страдает. Уж не знаем …

– Да, любезный, – Георг отвернулся, дав понять, разговор окончен. Дождавшись пока служивый вернется на свой пост у трибуны, продолжил на английском. – Не спешите потрошить свой бумажник, Алекс. Не в этой стране. Пройдоха взял бы ваши деньги и завтра, несомненно, явился бы ко мне на прием со всем своим наглым семейством. Они от чего-то верят, что на дому я врачую лучше, чем в клинике.

– Синдром дикаря, – Алекс говорил озираясь и вглядываясь в лица из толпы, – желания потешить свою незначительность. Поверьте, дикость плебса повсюду одинакова, также как и оригинальность аристократии.

Жители Брашова ничем не отличалась от жителей любого другого города. Как писатель, талантливый писатель, мистер Рекотс во всем лицезрел суть, а не обертку. Именно поэтому, одежда, привычки, цвет кожи или разрез глаз не являлись для него различительным предикатом. И здесь, в Трансильвании, на подобных мероприятиях властвовала общая непреложная основа. На рядах скамей, напоминающие католический приход, восседала местная знать. Среди строгих темных костюмов чиновников, помещиков и купцов пестрели нарядные платья их жен. Кое где, среди взрослых, втиснулись еле заметные тельца детей. Чадо сидело смирно. Должно быть взрослые как следует застращали их важностью судебного протокола и, наверняка, кровожадностью подсудимого. Простолюдины, в поношенных но, опрятных нарядах, толкались в проходах, стараясь не задевать сидевших хозяев жизни.

– Простите, дружище, – отозвался Георг, – я все время забываю, что вам довелось как следует попутешествовать. Для вас, должно быть, Трансильвания лишь очередная окраина цивилизации.

Алекс промолчал. Согласивш