О жизни

Валерий Алексеевич Орлов фон Корф

Моя жизнь отражена в этих стихах. Поэзия – тот род искусства, который может двумя-тремя словами показать всю внутреннюю и внешнюю силу человека. Читатель познакомится с моими радостями и невзгодами, переданными посредством поэзии.

Валерий Орлов фон Корф

О жизни

Телилась корова младая,

Ее это первенец был.

И тяжко по-бабьи вздыхала,

И запах от вымени плыл.

Нет силы, стоять ей от боли.

На пол она тихо сползла.

И слезы коровьи пуская,

Она всех на помощь звала.

Старуха ее обмыла,

В нутро запустила рукой

И слабо сказала: «Двойня!..»

Как будто пошла на покой.

И радости нет ей от жизни,

И сил пред коровой стоять,

И жалобно так по-крестьянски

Она принялась причитать.

К соседнему дому сходила

И парня с собой привела,

И вместе с трудом окаянным

На двор долгожданных свела.

Телята стоят на копытцах.

Глаза удивленно глядят,

Своей чистотой первозданной

Соседнего парня пьянят.

Он смотрит на них с восхищением,

Как будто старается смыть

Души своей грязь и бесчестье,

С которыми вынужден быть.

Небритую щеку потрогав,

Скрививши лицо, как всегда,

Хотел по грубей сматериться,

Но слов не нашел он тогда.

Он был очарован тем взглядом,

Небесной, простой чистотой,

И стыдно душе его было

За жизнь свою скрытую мглой.

И водку не взял у старухи,

Тихонько на лавочку сел,

И взором слезливо туманным

На образ святой поглядел.

На улице нашей пустынно,

Пугает меня тишина.

В безмолвной печали, уныло

Процессия движет одна.

Солдата хоронят старухи.

В зловещей немой пустоте

Навершие гроба качает,

Да тени на павшем кресте.

А был он когда-то счастливый:

Он с фронта вернулся живой,

И стоя пред домом убогим

Он гладил медали рукой.

Недолго ему погулялось:

Тяжелых ранений не счесть,

И вот на машине колхозной

Последнюю отдали честь.

А кладбище ближе и ближе,

Березы гудят в тишине,

И стаи волнующих галок

О вечном напомнят им сне.

Раскрыта сырая могила,

Песочные комья текут.

Венки, наклонившись к ограде

Мгновенья последнего ждут.

Оратор, коверкая фразы,

С волненьем глотая слова,

Смотрел как соседке-подруге

Печалилась тихо вдова.

Закончились речи. Безмолвье

Нахлынуло вдруг на сельчан,

И страшно им стало, что вскоре

Услышат небесный орган.

И взглядом прощальным прощупав

Все тело от пяток до глаз,

Вдова потихоньку завыла

И, странно, взглянула на нас.

Не знаю, что ей показалось,

Но тонкой рукою за гроб

Она ухватилась… прижалась,

Целуя покойника в лоб.

Ее отодвинув легонько,

Накинули крышку на гроб.

Веревками дерево спутав

Спустили куда-то как сноп.

И кончилась жизни кручина,

Как с дерева лист он опал.

Года промелькнули, исчезли -

Землею сырою он стал.

В соседнем доме у меня старуха.

Вся жизнь ее с надрывом, злой тоской.

Два сына пьяницы и муж калека,

Вернувшийся с войны домой.

С трудом тянула лямку жизни баба.

Работать начала с двенадцати годов.

А вспомнить нечего – лишь вой обид и жалоб

И рок судьбы жестокий был, суров!

В колхозе день трудилася, родная.

Придет домой – скотина ее ждет!

И так года проклятые летели,

А счастья, радости никто не принесет!

Все рано умерли. Старуха – одинока!

С утра до вечера в окно глядит.

И все чего-то ждет. Надежды не теряет,

Что кто-то в старости старуху приютит!

Безрадостной картины – я был свидетель:

У магазина в ледяной сети

Мужик лежал какой-то пьяный,

А сон его хранил ребенок – лет пяти.

На сумке рваной, жалобно прижавшись.

Делился он теплом с родным,

А тот, кого-то материвший,

Всех взглядом резал – жестким и тупым.

Нахохлившись, как воробей замерзший.

Он детским взглядом в мир смотрел -

Всех непонятный стыд окутал -

Прохожий – зритель побледнел.

Им было стыдно от картины страшной,

Все отвернулись, но нутро им жгло.

Старались грязи этой не заметить:

В душе их чисто и бело!

Штрафбат(1)

Мы смертники с погибшею душею.

В нас искра жизни теплится едва.

Вождя прославив на полях сражений,

Холмом мы станем земляного рва.

Штыком дорогу проложив идущим,

Костями выложив пути вперед,

Никто не вспомнит о штрафбате

И … у него на сердце лед!

Всю Европу пешком прошагали,

Проползл