Лавка «Любовные снадобья»
Татьяна Ма
Лизу все вокруг знают как девочку-беду, а бабушка вообще называет ее вредительницей, ведь у девушки все горит в руках, иногда в буквальном смысле слова: то молоко прольется, то зеркало разобьется, то машина сломается. Поэтому, когда в Лизу попадает молния, даже она сама не удивляется. Удивительно другое! В себя Лиза приходит в каком-то странном городке Сансторм, где ей заявляют, что давно ждут ее. Ведь Лиза теперь и не Лиза вовсе, а Элизабет Кортни, потомственная ведьма-колдовница.Бедовой Лизе в наследство достается запущенный дом и лавка «Любовные снадобья», где все заросло паутиной и покрылось двухметровым слоем пыли. И как, скажите на милость, Лизе навести тут порядок, да еще и магией овладеть? А в лавку уже ломятся оголтелые клиенты, требуя любовных зелий да приворотных эликсиров!
Татьяна Ма
Лавка «Любовные снадобья»
Пролог
– Ох, Лизка. Ох, девка. Никакого толку от тебя нет! – причитала баба Прасковья, склонившись над разбитой склянкой молока. – Одни убытки! Не девка, а вредительница.
– Ба, я ж не специально, – виновато оправдывалась Лиза.
– Не специально она! – всплеснула руками баба Прасковья. – Чего встала столбом? Тащи тряпку.
Лиза развернулась на пятках и соскочила с крыльца, собираясь броситься в летнюю кухню, но зацепилась подолом длинной юбки за выступающую кривым концом доску ступени и грохнулась.
– Вот же ж… – выругалась Лиза.
Из дома доносился ворчливый голос бабы Прасковьи.
Кое-как отыскав в темной кухне половую тряпку, Лиза вернулась в холодный коридор старого деревенского дома.
Осколки разбитой трехлитровой банки бабушка уже собрала, оставалось только подтереть белую молочную лужу. Лиза присела на корточки.
– Чего удумала? – одернула ее баба Прасковья. – Я сама.
– Да я могу… – Голос Лизы, однако, полыхал сомнением.
– Можешь ты! – махнула на нее рукой бабушка и выхватила тряпку. – Ничего-то ты не можешь, Лизок, а ведь уже двадцатый годок тебе.
– Почему это я ничего не могу? – возмущенно пискнула Лиза.
– И как вы там в своих столицах только выживаете, – не слушая внучку, продолжала причитать баба Прасковья. – Говорила ведь Светлане, чтобы оставляла тебя здесь. Глядишь, и жить бы научилась. А теперь что? Вымахала вон красивая какая, а неумеха.
– И ничего я не неумеха! – разозлилась Лиза.
Прекратившая елозить тряпкой по крашеному коричневой краской полу баба Прасковья разогнулась, поморщилась от боли в пояснице.
– Корову доить не умеешь, печь затопить не можешь, шить-вышивать – тоже не твое. Надысь послала воды из колодца набрать, так чуть сама не опрокинулась. Не девка – беда.
– Я, между прочим, машину умею водить, на трех иностранных языках говорю, макияж такой сделаю – закачаешься.
– Ох, и дурна ты Лиза. Да кому ты нужна со своими языками да макияжами? Ведь ни один хороший мужик такую растяпу замуж не возьмет.
– Ба, у вас в деревне устаревшие представления о жизни, – фыркнула Лиза. – Я не собираюсь становится обслугой для своего мужа, я хочу равноправного партнерства.
– Понесла! Понесла! Ничего не разберешь. Иди-ка ты лучше в магазин сбегай. Хоть хлеба купи, – сказала баба Прасковья, отворачиваясь от Лизы и снова принимаясь за мытье полов.
Лиза состроила дурацкую рожицу и снова выскользнула из дома, опять зацепившись подолом о крыльцо и чуть не упав.
– Бабушку твою за ногу! – ругнулась она и вылетела за калитку.
Погода стояла теплая, солнечная. Небо, правда, хмурилось с востока, оттуда ползли подозрительно черные тучи. Лиза этого, однако, не заметила, продолжая мысленно доказывать бабе Прасковье, что никакая она не никчемная и уж точно не вредительница.
К бабушке Лиза приезжала раз в год летом. Обычно на весь июль. Делать здесь было нечего, но не ездить было нельзя: баба Прасковья жила одна, далеко от столицы. А потому любимая внученька Лиза была обязана нести повинность. Потом, в августе, на смену Лизе приедет мать с Лизиным младшим братом, и тогда сама она сможет вернуться в Москву.
Дорога в магазин шла через большое поле, засеянное пшеницей. Магазин этот находился в деревне на другом конце этого самого поля, а там, где жила баба Праско