Пятая печать
Ференц Шанта
1944 год, Будапешт. Осенним вечером в небольшом трактире четыре старых приятеля – часовщик, книготорговец, столяр и хозяин заведения – проводят время за графином домашнего вина и разговорами о житейских пустяках. За стенами трактира – комендантский час и разгул нилашистского террора, внутри – островок стабильности и спокойствия. Приятели утешают себя тем, что, как люди маленькие, повлиять все равно ни на что не могут. Зато и упрекнуть себя им не в чем, их совесть чиста.
…Всего через сутки все четверо окажутся перед самым трудным выбором из возможных – когда сохранить человеческое достоинство можно будет только ценой жизни.
Ференц Шанта
Пятая печать
Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам.
Речь апостола Павла в афинском Ареопаге. Деян. 17:23
Sаnta Ferenc
AZ ?T?DIK PECSЕT
© Ferenc Sаnta, 1963
Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2023
Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»
© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2023
1
Холод стоял собачий и – что редко бывает – сопровождался густым, почти непроглядным туманом. Зато в трактире было жарко, и хозяин пребывал в добром расположении духа.
– Следующая бутылочка, господа, за счет заведения, – объявил он, поднявшись из-за стола во весь свой огромный рост.
– Мы не прочь, сделайте одолжение, – откликнулся круглоголовый агент по продаже книг, господин Швунг[1 - В разговорном венг.: размах, лихость (от нем. Schwung). – Здесь и далее – прим. пер.], как прозвали его в округе. И прозвали не почему-либо, а по той причине, что был он на удивление легок на ногу и заворачивал за угол всегда так стремительно, что не приведи господь оказаться у него на пути. – Это мы с удовольствием, – сказал он и, вытащив из кармана носовой платок, отер взмокший лоб.
– Да вы бы сняли пальто, – взглянул на него столяр, человек необычайно высокий, которому иногда даже говорили: «Вам бы в маляры податься! Не трудно вам при таком росте над верстаком горбатиться?» На что тот обычно отвечал, мол, матушка запродала его в это ремесло за шестьдесят крон, а иначе осталась бы без приданого, куда ему было деваться! Таков был ответ столяра, и никто никогда так и не узнал, о каких шестидесяти кронах и о каком приданом шла речь.
– И то верно, – поднялся книжный агент. – Я даже шарфа не снял!
– Не иначе, домой торопитесь, – заметил Миклош Дюрица, часовых дел мастер, который четыре года назад овдовел и с тех пор, окруженный всеобщим почтением, один воспитывал троих детей. Тем не менее ходил слухи, будто Дюрица этот не одну девичью голову заморочил. Крутил шашни, как выражался трактирщик, с девчонками волнующе юного возраста, причем, добавлял столяр, когда заходила об этом речь, поступал с ними самым подлым образом, как сущий растлитель. Хотя, разумеется, никто представления не имел, что в действительности происходит в крохотной мастерской под теньканье и бой часов.
– Телячьей грудинки достал, вот и спешу домой, – объяснил книготорговец Швунг. – Хотелось бы еще сегодня полакомиться телятинкой…
– И тогда вы наверняка не умрете? – откинувшись на стуле и позвякивая в руке цепочкой брегета, спросил часовых дел мастер.
– Что-что?
– Я спрашиваю: вы тогда не умрете?
– Когда?
– Если еще сегодня налопаетесь грудинки?
Столяр поднял руку:
– Ну а ежели и помрет? Придет час – все там будем…
– Опять вас на философию потянуло, как я погляжу, – заметил книготорговец часовщику. – Никак учинили сегодня очередное свинство?
– Всякий чинит, что умеет.
– Это уж верно, – подхватил трактирщик, водружая бутылку на стол. – Каждому свое. Одному телятинки на ужин подай, а другому, охальнику, цыпочку посвежее. Впрочем, я полагаю, в наше время и телячью грудинку честным путем не достанешь.
– Честным, бесчестным… поди, вы и сами не отказались бы, если б могли достать, – сказал книжный агент, вешая пальто и шарф на вешалку.
– Да кто же откажется? Какой разговор? Пусть первым бросит в вас камен
ЛитРес