Старые да малые

Борис Александрович Алмазов

Рассказы для семейного чтения о послевоенной жизни в Ленинграде и в большом хуторе на Дону в 70 годы ХХ века.

Борис Алмазов

Старые да малые

От автора, вместо предисловия

Наверное, классе во втором раздали нам анкеты. Самые обыкновенные такие анкеты, я их потом десятка три заполнил. Но эта была самая первая.Торжественно вывел я на этом документе своё имя, отчество, фамилию. В графе национальность написал: русский. Потом подумал и с гордостью приписал: донской казак.

К моему удивлению, на следующий день учительница вынула из пачки других анкет – мою анкету.

– Что ты тут понаписал? – спросила она. – «Донской казак»… Что это такое?

– Но я и вправду – донской казак, – сказал я. – И мама, и папа, и дед, и прадед, все у меня были казаками.

– Казаки были царскими прислужниками. Они пороли рабочих нагайками и воевали против Советской власти! – наставительно сказала учительница.

– Ну, как же… – заливаясь краской, пролепетал я.– А Ермак? А Пугачёв? А Степан Разин? А путешественник Седов и художник Суриков? А мой дедушка?! Он был учителем, и никаких рабочих не разгонял…

– Перепиши! – строго сказала учительница. – Тоже мне придумал – «донской казак»! Нет такой национальности!

И весь класс захохотал. Много лет прошло, а я всё ещё слышу тот смех.

– А мой второй дедушка погиб в войну в казачьем корпусе… Он Москву оборонял! – кричал я, глотая слёзы. Но ребята смеялись всё громче.

– Казак! Казак! – кричали они, тыча в меня пальцами и строя рожи.

И слово, которым я гордился, мгновенно превратилось в обидное прозвище.

Я вдруг почувствовал, что я один! Что ничего и никому доказать нельзя! Меня никто не слышит! Удивительно, что я не испугался и не озлобился. А вот обидно…

Обидно мне до сих пор. Только с годами эта обида поменяла адрес. Раньше мне было обидно за себя, за отца, убитого на фронте, за деда – Георгиевского кавалера, за прадеда – добровольца в русско-турецкой войне, за легендарного прапрапрадеда, которому на поле Бородина мамелюк отсёк руку. Мой предок, Иван Алмазов, схватил за повод коня – не то Мюрата, не то Нея… (Я отыскал его могилу в Ярославле, где он умер в лазарете от "Антонова огня" – гангрены) Обидно было за всех казаков, что всегда безропотно клали свои чубатые головы за Отечество. Теперь, когда поседел мой собственный чуб, обидно мне стало за тех, кто смеялся. За тех, кто не слушал моих доводов. За тех, для кого слово «казак» означало только одно – «белогвардеец»! Кстати, ведь эти мальчишки были моими одноклассниками, и не сами всё это придумали. До 1935 года казаки входили в состав 1,6% населения Советского Союза, которые назывались «лишенцами», то есть официально, по закону тех лет, не имели прав граждан. Для кого-то это проценты, а для меня – это судьба матери, которую не брали ни работать, ни учиться. Это и судьба моего дяди, не получившего награды за подвиг (посмертно): «непролетарское происхождение»…

Кроме слова «лишенец» было ещё одно обидное слово: «чуждый». «Чуждый элемент». К «чуждым элементам» относились: добропорядочные купцы, образованные дворяне, офицеры, не изменившие военной присяге, рабочие- мастера "рабочая аристократия", самые работящие крестьяне – кулаки и вечные воины, защитники России – казаки. А вот уголовники назывались «социально близкими», им создавали условия для «перековки» в новую жизнь. Интересная была страна! Быть «чужим» в своей стране! И много их было таких «чужих»! Будь проклято оно, то страшное время, делившее народы на «своих» и «чужих» не по делам, а по происхождению!

По переписи 1916 года в казачьих войсках, (а было в России таких войск одиннадцать) казачье население составляло без малого 4,5 миллиона человек!..

И это моя – то есть наша, казачья родословная. Моя опора в трудные минуты жизни. И даже тогда, когда весь класс во главе с учительницей смеялся, доказав мне, что нет такого народа, «донские казаки», я шептал себе: «Терпи, казак!»

Я уверен, что настанет такое время, когда люди, равные в гражданских правах и образовании, сытые и добрые, нарядные и друг другу открытые, будут жить на земле в мире и согласии. И всё