(Не)реальность

Маргарита Блюмейн

Phantom

Влад Бриллиантов живет с дедушкой и бабушкой в поместье, много поколений принадлежавшем дворянскому роду Бриллиантовых. Но жизнь юношы похожа не на сказку, а на выгребную яму страха. Побои и пытки деда, полная изоляция, вина за смерть родителей. В один день пьяный старик избивает бабушку, и что-то окончательно ломается во Владе. Весь его мир трещит по швам, в буквальном и переносном смыслах

Маргарита Блюмейн, Phantom

(Не)реальность

Если я стою перед тобой и тебя вижу,

а ты меня нет, кто из нас реален?

Глубоко в Сибири стоит древний особняк. Он походил на мумию, спрятанную в темноте, – иссохшую и застрявшую во времени. Пустые глазницы окон безжизненным взглядом смотрели в никуда. Разинутый рот двери голодно выл по ночам. От скелета погреба осталась лишь оболочка. То, что раньше вызывало благоговейный ропот слуг и уважение дворян, сейчас молило об эвтаназии.

Ветхий дом был замурован в высоких стенах сибирских лесов. Деревья окружали творение человека, приближаясь к его поглощению год за годом. Единственным, что защищало от подступающих сосен, было мутное зеленоватое озеро, в котором раньше отражался дом. Сейчас, при взгляде на поверхность, могло показаться, что болотная тина покрывала каменные стены, а через мутные стекла окон невозможно что либо разглядеть.

Весь этот пережиток прошлого – поместье, с незапамятных времен принадлежащее семье Бриллиантовых. От них осталась лишь алмазная крошка – старики Бриллиантовы, Александр и Светлана, и их внук Владислав. О них нельзя было сказать ничего интересного. Если бы о Владиславе писали мемуары, они бы вместились в одно предложение: родился и живет в поместье, убил своих родителей, целыми днями читает книги. Хотя, может, и не убил. Как там говорилось? Если не помнишь, значит, не было? В общем-то, в юноше не было совершенно ничего увлекательного.

Бом! Бом! Бом! – огромные напольные часы были слышны не только во всем доме, но разносили бой по всей округе, словно предупреждая забредших путников. Каждый час они били так, что весь этаж содрогался. Правда, всегда только три раза – и хорошо, иначе старые доски пола бы точно рассыпались в труху.

Темный деревянный шкаф, приросший к потолку и стене, занимал половину коридора. Крупный золотистый циферблат поблескивал под стеклом, острые стрелки резко отрезали секунды, а все бьющее и звенящее было спрятано внутри. В дереве были вырезаны небольшие статуи людей, стоявших меж позолоченных колонн. Все они были крошечными, размером с предплечье, и у всех на лицах застыло выражение страданий.

Владу всегда было тревожно ходить рядом с часами – в тиканье вечно слышались шаги, словно кто-то следовал за юношей по пятам. Но стоило ему обернуться – за ним никого не было. Может, так казалось от громкого механизма, а может, это были неупокоенные души мучеников часов.

На деревянной потемневшей панеле до сих пор виднелись бурые пятна, даже несмотря на то, что дедушка раньше часто их протирал или требовал, чтобы бабушка как следует их вымыла. В основном все мыла ба. А старик очень любил возиться с часами и с удовольствием рассказывал об их истории. Он рассказывал, как помещица Ольга Бриллиантова за провинности прищемляла часами пальцы крестьянам. Загадка, как она поднимала целый центнер, и загадка, почему в роду водилось так много чудаковатостей. Хорошо, что Владик ничем не болел. Он просто дни напролет сидел в библиотеке и читал книжки, и за все двадцать с небольшим лет выходил из своего мирка только однажды. Как раз в день, когда его родителей не стало. Так давно это было… У Влада за пятнадцать лет стерлось все, кроме их имен и мелких деталей. Алиса пахла розами и всегда подгибала покрывало его кровати, а у Максима было доброе лицо и крупные руки. От них остался только мамин рисунок особняка. Наверно, она красиво рисовала. Дедушка выбросил все фотографии, поэтому воспоминания продолжали теряться. Старик вообще много гадостей делал.

Дед любил воспитывать внука «по старинке». С рассвета гонял вокруг озера – «чтобы сильным был»; морил голодом днями и оставлял еду на столе, но стоило ее взять, по рукам при