ЧАДЦЕ МОЁ НЕТОЛКОВИТОЕ

(о повести Дмитрия Плынова

«Свой чужой ребенок»)

Сограждане мои, почему вы переворачиваете и скребете каждый камень, чтобы скопить богатство, и так мало заботитесь о своих детях, которые в один прекрасный день унаследуют все это богатство?

    Сократ

«Жизнь, как она есть». Казалось, лучшего названия к обзору повести Дмитрия Плынова «Свой чужой ребёнок» не придумаешь. Ведь её сюжет посвящён жизненным коллизиям, которые переживает семья, воспитывающая девочку-тинэйджера.

Но на этом довольно широко возделанном и психологами, и педагогами, и писателями сюжетном поле Д. Плынов засеял свои авторские мировоззренческие приоритеты, главный из которых – подросток в системе семейных отношений.

Говоря словами мудрого Старца Амвросия Оптинского, речь пойдёт о «чадце», которому предстоит усвоить жизненные уроки: и те, которые преподнесёт ему окружающий мир, и те, которые втолкуют ему родители.

В целом повесть «Свой чужой ребёнок» производит неоднозначное впечатление. Не с точки зрения писательского мастерства, с этим дело обстоит более чем хорошо. А потому, что в ней поднимается насущная и вместе с тем вечная проблема взаимоотношения детей и родителей.

Повесть современна, и описанный общий социальный фон для читателя знаком и узнаваем.

В произведении выпукло отражена нынешняя действительность: «три кита» бюрократии продолжают править в стране. И чем дальше от Москвы находилась область, тем

незыблемее они стояли на страже чиновничьего благополучия. Неумеренный карьеризм, раболепное почитание вышестоящего, круговая порука, названная теперь политической элитой, – залог продвижения и достатка».

Автор весьма обеспокоенно рассказывает о том, что некоторые, так называемые элитные семьи руководящих работников, окунувшись в мафиозную чиновничью сферу, круговую поруку и коррупцию, совсем теряют нравственные ориентиры и ценности. Из многих морально-этических понятий, таких как дружба, верность, уважение, любовь, их образ жизни выхолащивает изначальный сокровенный смысл.

«Странная была эта дружба – по графику. В основном с 9 до 20, по рабочим дням, а свободное время каждый проводил по-своему. Даже семьи практически не были знакомы. Таких друзей у Федорова было много, и несмотря на трепетное отношение к понятию «друг», Владимир Сергеевич приобретал их с завидной регулярностью и с такой же частотой терял.

Всё просто. Позвонит Альберт Федорову и предложит пообедать вместе, предупредив заранее, что не один будет. Владимир Сергеевич не отказывается: «Твой друг – мой друг». Короткое застолье и глядишь, после обеда еще один друг образовался. Через месяц уже тот звонит – «твой друг – мой друг». И так далее. А спустя год или меньше Альберт вдруг обидится на кого, и цепочка рассыпалась. Небольшой перерыв и все заново. От дружбы такой сплошная прибыль в прямом и переносном смысле».

Автор с нескрываемой тревогой повествует о судьбе пятнадцатилетней Кати — дочери заместителя губернатора области Владимира Сергеевича и главного врача областной больницы Светланы Петровны Фёдоровых.

Эта тревога прочитывается в самом названии повести, выраженном таким литературным приёмом, как оксюморон, совмещающим несовместимое: когда свой ребёнок превращается в чужого, с одной стороны, и когда, лелея родного ребёнка, можно уничтожить, морально раздавить чужого. Это и есть лейтмотив повести, пронизывающий весь сюжет.

Рассказанные автором сюжетные события драматичны, античеловечны в действиях родителей по отношению к дочери.

Не оказывая должного внимания подростку, сведя заботу о нём исключительно к потаканию в исполнении разных, не всегда оправданных желаний, ни в чём не отказывая ему («Любой каприз, любой намек, и родители бежали сломя голову»), отец и мать потеряли родственную не по крови, а по состоянию внутреннего мира, связующую тонкую нить духовного родства со своим ребёнком.

Так зачастую и бывает, когда взрослые устраивают для себя, а не для ребёнка, моральный комфорт от формальной заботы о детях, подчиняя их интересы своим собственным.

Если ещё Светлана Петровна по-матерински, по-женски более мягко реагирует на увлечение дочери