О, я от призраков больна

Алан Брэдли

Загадки Флавии де Люс #4

Есть такие места, с виду тихие и сонные, но постоянно словно по волшебству притягивающие всяческие неприятности и происшествия. Старинное английское поместье Букшоу, где обитает нелюдимый полковник де Люс с тремя дочерьми, – как раз такое. И главный магнит для неприятностей – это младшая дочь, одиннадцатилетняя умница Флавия де Люс, любительница чужих дел, химии и дедукции.

Хотя в этот раз она не при чем!

Полковник де Люс, пытаясь свести концы с концами, отдает Букшоу в аренду для съемок кинофильма. В главной роли – не просто звезда, а легенда, любимица публики Филлис Уиверн. Однако не проходит и двух суток со дня прибытия съемочной группы, как пронырливая Флавия находит труп мисс Уиверн…

Подозреваемые – несколько десятков людей, которых снегопад запер этой ночью в Букшоу. И пока неповоротливые полицейские берут отпечатки пальцев и методично ведут допросы, Флавия де Люс проникнет в сокровенные тайны кинозвезды и найдет убийцу, параллельно планируя акцию по захвату Деда Мороза, готовя самый масштабный фейерверк в истории Бук-шоу и обнаруживая новые скелеты в прошлом своей эксцентричной семейки.

Алан Брэдли

О, я от призраков больна

© 2011 by Alan Bradley

© Измайлова Е., перевод, 2012

© ООО «Издательство Астрель»

* * *

Посвящается Ширли

Проскачет рыцарь на коне,

Её не видит он во сне,

Волшебницу Шалот.

Но всё растёт узор немой,

И часто, в тихий час ночной,

За колесницей гробовой

Толпа тянулась в Камелот.

Когда же, лунных снов полна,

Чета влюблённых шла, нежна,

«О, я от призраков – больна!» –

Печалилась Шалот.

    Альфред Теннисон

    «Волшебница Шалот»[1 - Перевод К. Бальмонта (здесь и далее – прим. переводчика).]

1

Завитки сырого тумана поднимались надо льдом, будто агонизирующие души, покидающие тела. В холодном воздухе парила полупрозрачная волнообразная дымка.

Я носилась взад-вперед по длинной галерее, и серебряные лезвия моих коньков издавали печальный скрип, как будто нож мясника энергично точили о камень. Под поверхностью льда был четко виден затейливый узор паркета, хотя цвета несколько потускнели из-за дифракции.

Над головой огоньки двенадцати дюжин свечей, которые я стянула из кладовой дворецкого и воткнула в старинные канделябры, сумасшедше подергивались от потока воздуха, создаваемого моим стремительным движением. Я носилась по комнате – взад-вперед, туда-сюда. Набирала полные легкие колючего воздуха и выдыхала маленькие серебристые облачка конденсата.

Когда наконец я затормозила скользящим движением, осколки льда взлетели в воздух ломкой волной крошечных разноцветных бриллиантов.

Затопить картинную галерею было довольно просто: резиновый садовый шланг, просунутый сквозь открытое окно с террасы и оставленный течь всю ночь, сделал свое дело – он и сильный холод, который последние две недели держал всю округу леденящей хваткой.

Поскольку все равно никто никогда не приходит в неотапливаемое восточное крыло Букшоу, никто не заметит мой импровизированный каток – по крайней мере до весны, когда он растает. Никто, вероятно, кроме моих написанных маслом предков, ряд за рядом они сейчас кисло смотрели на меня из тяжелых рам с ледяным неодобрением того, что я натворила.

Я громко выразила им свое презрение, эхом разнесшееся по галерее, и снова оттолкнулась в холодный туман, нагнувшись, словно конькобежец, правой рукой разрезая воздух, левую убрав за спину, с развевающимися косичками и с таким небрежным видом, как будто я вышла прогуляться по окрестностям в воскресный день.

Как было бы мило, подумала я, если бы какой-нибудь модный фотограф вроде Сесила Битона оказался здесь сейчас с фотоаппаратом, дабы увековечить сей момент.

«Продолжай в том же духе, дорогая, – сказал бы он. – Представь, что меня здесь нет». И я бы снова летала, как ветер, по просторам старинной картинной галереи, обшитой панелями, и мои движения время от времени замирали бы в свете неяркой фотовспышки.

Потом, через неделю-другую, я бы оказалась на страницах