Дворничиха

Александр Михайлович Дружинин

Игорь ссорится с дворничихой, и та предрекает ему скорую смерть. Он не верит полоумной старухе, но в тот же вечер находит в мусорном баке отрезанную руку, а после один за одним начинают исчезать его друзья и соседи. Пророчество начинает сбываться?

Александр Дружинин

Дворничиха

1

Вшик… Вшик… Вшик…

Дворничиха за работой.

Метла гонит по тротуару унылый ворох осенних листьев. Одни из них ещё зелёные и сочные, другие – слегка пожелтевшие, третьи – жёлтые, как банановая кожура, четвёртые (и таких большинство) – тоскливого рыже-сизого цвета – сухие и сморщенные, похожие на кожу старухи; а пятые – уже и не листья – труха… Метле до этого разнообразия никакого дела. Метла слепа – для неё всё одно. Всех в одну кучу. А после – сожгут.

Игорь курил в окно, опершись локтями о подоконник.

«Так и с людьми, – размышлял он, выдувая порцию дыма в прохладный и пыльный воздух. – Судьба – метла. Ей плевать, плох ты или хорош, добр или зол, красив или страшен… Она разбираться не станет – всех в одну кучу, как эти листья. Вот один – филантроп и добряк, всё ради людей жертвовал, да и от рака помер. А другой стариков с детьми грабит, и живёт себе припеваючи в роскоши и добром здравии. Судьбе, как метле, справедливость неведома. А потом все умрут. Бессмыслица. Единственный смысл жизни – смерть…»

– Эй! Ты чего окурки кидаешь? – надтреснуто гаркнула дворничиха снизу на Игоря, прервав поток печально-философской мысли.

– Да не кидаю я ничего, – опешил Игорь. – Я что, свинья, под своим же окном мусорить?

– Кидаешь-кидаешь, – упорствовала, шепелявя, дворничиха, – шама видала.

«Сумасшедшая бабка неопределимых кровей и возраста», – окрестил её про себя Игорь. Небольшого росточка, вёрткая, жилистая. Вечно в одном и том же: стоптанных кроссовках, коротких, под лодыжку, трениках и длинной, не по размеру куртке с надписью «МЧС». Маленькое лицо, серое и морщинистое, с застывшим выражением туповатого недовольства. Такие же маленькие раскосые угольки-глазки. Высокие скулы. Тонкие злые губы. Щербатый коричневозубый рот. Кореянка? Якутка? Или киргизка? На круглой, как мяч, голове, короткий ёжик поседевших волос. Низкорослость, подвижность, одежда и стрижка придавали старухе нечто пацанское. Впрочем, старухе ли? С равной вероятностью она могла быть как преждевременно износившейся пятидесятилетней тёткой, так и бойкой бабулькой, которой за семьдесят. Но вот в том, что дворничиха не в себе, у Игоря не было никаких сомнений. Шоркает ли она метлою по мостовой, катит ли с грохотом под окном тележку, копается ли с упорством крота в мусорном баке, губы её пребывают в непрерывном движении. Всё бормочет-бормочет-бормочет… Сама с собой разговаривает.

В дворе она появилась недавно, и сегодня впервые разговаривала не с собой, а с Игорем. И то, что она говорила, Игорю решительно не нравилось.

– Ты и ешть швинья. Вон школько окурков накидал-то! – разорялась старуха.

– Так это со второго или четвёртого кидают, – подрастерявшийся от неожиданного натиска Игорь, оправдывался.

– Нет! Ты кидаешь. Зашранец! – гавкнула дворничиха.

Тут он, наконец, разозлился.

– Засранец, говоришь? Получай тогда!

Щелчком Игорь отправил окурок в окно. Окурок приземлился аккурат под стоптанные кроссовки.

Раскосые угольки сверкнули колючей яростью.

– Шдохнешь! – прошипела старуха. – Шдохнешь теперь. Неделя тебе ошталашь…

– Да пошла ты, дура старая! – Игорь захлопнул окно.

2

На часах было около девяти вечера, когда Игорь, подхватив пакеты с мусором направился к двери.

– Свисток не забыл? – крикнула из кухни Ася.

– В кармане лежит, – отозвался из прихожей Игорь, усмехнувшись и покачав головой.

По слухам на районе орудовала банда кавказцев. Вроде бы кого-то избили, кого-то ограбили. Вот и всучила ему Ася свисток.

Свисток! Ну дала бы, скажем, травмат. Или газовый баллончик, на худой конец. Что он в свисток свистеть будет? Вот стыд-то! Смешная она.

Под фонарём на скамейке у детской площадки уже занял своё «законное» место Юрка. Бывший друг давно прошедшего детства. Тихий алкоголик, живущий в третьем подъезде с мамой на её пенсию.

– Здорово,