Переход

Матвей Юджиновский

Юрат играет на гитаре в подземном переходе, подрабатывает мойщиком на кухне ресторана, терпит тиранию матери и мечтает о карьере музыканта, как у отца, но лучше. Не такой мимолетной. И однажды у него появляется необычный слушатель. Загадочная Крыса обещает ему славу и успех и даже душу не требует взамен. Какая-то игра в «крысы-кошки», но соблазн так велик.

Матвей Юджиновский

Переход

Я на пересечении. Физическом и мета. Потоки машин, потоки людей – как оси координат, я – центр. Начало и конец. Мой мир встречается здесь с суетой и спешкой, а ритм – с гулом. Но важнее, как кривые пальцев пересекаются с прямыми струн. Я в переходе.

Извлекаю из шестижильного Мо свою музыку. Пою. Стены, пол, и потолок, и даже колонны поют тоже. Моя мелодия и мои слова, они так не звучат больше нигде. Ни на квартирнике, ни на пикнике, ни на Ютубе. С собственной песней никогда не угадаешь: может не принести ни монеты, а может ухватить, остановить, наполнить и вылиться скромными аплодисментами. Но такое мое правило: две для них, одну для себя. Подслушал у инди-режиссеров.

Переход – загадочное место. Хватит лишнего шага, лишнего поворота головы или отголоска имени, чтобы однажды это признать. Или неозвученной даже мысли, что всем тут плевать на наши с Мо старания, – всякий раз переход доказывает, что это не так. Не было дня, чтобы в поношенный комбинезончик Мо не подкинули монет и бумажек. Не было недели, чтобы кто-то не спотыкался о наши голоса и не оставался послушать. Раз заблудившийся в вине респектабельный мужчина всучил рыжую купюру с тремя нулями. Раз огненно-рыжая девчонка с веснушчатым взглядом слушала меня нескончаемый час. Ее имя – Лиза. И теперь мы… Мы дружим.

Вспомнилось, похоже, потому, что и сейчас кто-то смотрит. Настойчиво. Тогда это было волнительно: Лиза глядела без улыбки, как-то напряженно, я – только начинал. Теперь уже привычно. И все же: да, привычно, если, конечно, этот кто-то не думает прятаться.

Песня кончается, за новой не спешу. Встряхиваю пальцами, потираю ладони: осень, лето уже отпел. Не спешу, в общем. Не для себя – для него. Мол, все, баста, гуляй…

Но взгляд не сходит. Я у колонны, он – за колонной через колонну. И не показывается. Сильно этим доволен. И откуда я это знаю? Самому странно, будто колонны, уже мои друзья, выдали мне его веселье. Или ее? Их?.. Переход – загадочное место. Здесь прячутся, теряются, засыпают и просыпаются, не просыпаются. Здесь торопятся и не успевают, остаются. Темными пятнами, осколками, огрызками объявлений, черточками подошв, эхом.

Вот!

Нос. Как нарыв, пульсирующий, лоснящийся, на мраморной коже колонны. Вижу только его. Он смотрит в стену, но щупает меня. А еще губа под ним, вздернутая, натянута к самому кончику. Разве такое бывает?.. А вот и брови: он (она?) выползает. Медленно, словно просачивается через поры мрамора. Жирный кончик носа, подрагивая магнитной стрелкой, поворачивается, ищет меня. Я жду глаз. Хотя и не желаю. Не интересно, даже больше – не по себе. Но я жду.

Взрыв хохота – спасение: отцепляюсь, выныриваю. Орущая молодость всюду, подростки – благослови их! – спешат в благословенный ТЦ на другой стороне.

Спасение? Серьезно? Время самому рассмеяться. Сколько уродов видел, и от скольких уберегла судьба, но ни разу не выдыхал: спасение… Однако они пропали. Нос, взгляд и кто-то. У колонны их нет, идти к ней, проверить и мысли нет. Достаточно того, что отпустило. Достаточно, что есть «Пачка сигарет».

Я поднимаюсь после семи. Выхожу в скучающие сумерки, на разбитый тротуар, незвуковую дорожку. Остывающего Мо на плечо, шаги – не аккорды: однозвучны. Пускай город поет, ему за это платят больше.

Вверх по затихающим улицам, выше по мощеной лестнице через сквер и к дому. А дальше снова ступени, пролеты и разреженный воздух. Лифт опущен давно несмываемой лужицей. Уж лучше бы там кого-то зарезали. Потому – ступени. Они избавлены от этого проклятия. Возможно, как раз освященные кровавыми жертвами. Мне до седьмого этажа. Или восьмого. Да все одно. Уж много лет, как таинственный бунтарь с краской решил сломать систему – в нашем доме отсчет ид