Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь

Николай Владимирович Переяслов

Георгий Аркадьевич Шенгели прожил шестьдесят два года, издав 17 книг собственных стихов и 140 тысяч строк переводов Байрона, Верхарна, Гейне, Гюго, Эредиа, Бодлера, де Лиля, Горация, Хайяма и других поэтов. Ему была свойственна зоркость и филигранность рифм, особая чуткость к поэтическим ритмам. А еще им написаны стиховедческие работы «Трактат о русском стихе», «Техника стиха» и многочисленные статьи и воспоминания.

Значительная часть наследия Г. Шенгели остается до сих пор не изданной, в частности его блистательный автобиографический роман «Черный погон», а также множество поэм, в том числе лишь частично опубликованная в журнале «Наш современник» уникальная эпическая поэма «Сталин». И до сих пор остаются разбросанными по различным малотиражным изданиям анализы его сложных взаимоотношений с Владимиром Маяковским, из-за которых с тридцатых годов ему фактически был закрыт путь в литературу.

Сегодня имя Шенгели начинает возвращаться на широкие поэтические площадки, и это буквально взрывает сознание читателей, открывающих для себя его потрясающую судьбу и прекрасные произведения.

Николай Переяслов

Маяковский и Шенгели. Схватка длиною в жизнь

© Переяслов Н. В., 2018

© ООО «Проспект», 2018

Как Владимир Владимирович поссорился с Георгием Аркадьевичем

Это был удивительный человек, который ходил по Одессе босиком, в удлиненном сюртуке, обрезанных до колен брюках, носил черное шерстяное одеяло вместо плаща, твердый пробковый шлем вместо шляпы и мечтал поселиться и жить в помещении на верху башни маяка. Он писал чудесные стихи в классическом стиле, большие замечательные поэмы, уникальные стиховедческие работы и делал невероятное количество прекрасных поэтических переводов. Когда он окунался в создаваемую им пушкиниану, то отращивал огромные пушкинские бакенбарды; когда переводил байроновского «Дон-Жуана», то носил старомодный, просторный, шумящий складками плащ и отпускал длинные волосы; а когда погружался в переводы Виктора Гюго, то отращивал себе большую бороду, превращаясь уже во французского знаменитейшего поэта, и тогда в его доме велись долгие беседы в стиле начала XIX века, при этом поплотнее зашторив окна и закрыв темными гардинами двери, жгли вечерами свечи в серебряных старых подсвечниках, и звучала заграничная чистая речь.

Так он вживался в мир изучаемых и переводимых им поэтов.

В 1920–1930-е годы он был в высшей степени известен читающей публике нашей страны (даже занимал в течение нескольких лет пост председателя Всероссийского союза поэтов!), и был необыкновенно продуктивен: при его жизни вышло семнадцать книг стихов, а также 140 000 строк переводов Байрона, Верхарна, Гейне, Гюго, Эредиа, Бодлера, Леконта де Лиля, Горация, Хайяма и других зарубежных и национальных авторов.

В вещах одного из погибших во время Великой Отечественной войны под Уманью советских воинов обнаружили насквозь пробитую немецкой пулей и залитую кровью небольшую поэтическую книжку с фамилией на обложке – Шенгели. Фамилию этого автора до пятидесятых годов в нашей стране знали очень многие – одни его любили, другие едва терпели, третьи старались молчать о нем, но это была – личность.

А вот мое поколение, пришедшее в этот мир в 1950-е годы, такого поэта и критика, как Шенгели, себе уже почти не представляло. Его произведения в стране практически не издавались, а всякое упоминание о нем советские критики напрочь вычеркнули из нашей отечественной литературы. Да и вообще он был известен современному читателю разве что лишь как переводчик зарубежных поэтов да адресат стихотворных нападок на него Владимира Маяковского. Встретить его имя можно было только в книгах этого певца Революции, где оно фигурировало в стихотворении «Моя речь на показательном процессе по случаю возможного скандала с лекциями профессора Шенгели», да еще в стихотворении «Письмо Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому», в котором с нескрываемым раздражением Маяковским упоминалось имя этого то ли его соперника, то ли противника:

…А рядом

молотобойцев

анапест