и звук, и отзвук: из разных книг

Олег Григорьевич Чухонцев

Наиболее полное на сегодняшний день собрание стихотворений и поэм Олега Чухонцева (р. 1938), составленное поэтом по авторским книгам, начиная с первой – так и не вышедшей – «Замысел» (некоторые стихи из нее вошли в последующие книги). В собрании представлены очищенные от вмешательств советской цензуры и восстановленные в первоначальном виде редакции многих стихотворений. Некоторые тексты публикуются впервые. В завершающем книгу разделе представлены лирическая проза и два эссе о поэзии. Иллюстрации Юлии Грешновой.

Олег Григорьевич Чухонцев

и звук, и отзвук: из разных книг

Из неизданной книги «Замысел» (1960)

* * * («Еще туман висит над городом…»)

Еще туман висит над городом

и сто сорок из-под стрехи

молчат, покуда перед гомоном

кричат вторые петухи.

Еще скрывается за шепотом

непробудившаяся страсть,

и капля светится под желобом,

вот-вот готовая упасть.

    1959

* * * («Весна. По улице прошла…»)

Весна. По улице прошла

подзагулявшая гармошка,

и белым цветом зацвела

в прохладном подполе картошка.

Под вечер курочка тишком

снесла яичко, а спросонок

уже гуляет петушком

неоперившийся цыпленок.

    1959

* * * («Взрыв пугливых снегирей…»)

Взрыв пугливых снегирей,

карк ворон непуганых –

и уже свистит хорей

на снегах обугленных.

И уже издалека –

не Боян ли сокола

выпускает в облака

и на лебедь –   с облака?

Крови, крови молодой!

славы, славы песенной,

соколиною страдой

на лету подрезанной!

А внизу –   такая рань

ранняя, израненная,

что хоть оземь грудью грянь –

вот оно, призвание!

И такой бродильный чад

в ельнике-орешнике,

что как пьяные летят

пчелы на подснежники!

Эти талые моря,

озими зеленые,

в зарослях осокоря

гнезда оголенные –

всё –   и горлицы запруд,

и промоен звонницы –

только повода и ждут,

чтобы разглаголиться.

Так звени, напоена,

радость двуединая:

молодость моя, весна –

песня лебединая.

    1960

* * * («Как по бору да в зелену пору…»)

Как по бору да в зелену пору

с первым парнем гуляла б на пару,

всё поляны, лесные цветы;

не ходила б на Красную гору,

там недаром приметили паву,

там не зря приоделись сваты.

Там в подполье припрятаны яства,

а из дома –   не выметут сора,

а уж вытурят –   значит взашей:

молодая сноха –   для хозяйства,

а ночная собака –   для вора,

а недремлющий кот –   для мышей.

    1959

* * * («Мы посадские, слободские…»)

Мы посадские, слободские,

наши ножички заводские

ваши сумочки от Диора

чик-чирик –   и адьё, мадам! –

шлет привет вам отдельный Жора,

вам и фирменным фраерам.

Мы на Курский к вам для прополки

прибываем на третьей полке

с петушинской братвой гулять,

не в ментовские рестораны

лебедей чесать, а в шалманы,

где на шухере не стоять.

Там, в распивочной на Тишинке,

где две фиксы у шустрой Нинки

тяжелей, чем жилищный пай

на двухкомнатную квартиру,

там оттянемся –   не до жиру:

хлопнул беленькой –   и гуляй!

А уж как мы и с чем обратно –

это в общем и так понятно,

чай не сироты, чтоб к харчам

не прибавить своей капусты,

пусть сегодня не очень густо,

завтра точно возьмем качан…

    Конец 1950-х

* * * («Зажила вода и колос вызрел…»)

Зажила вода и колос вызрел.

Звезд мирьяды проросли в зенит.

В это полнолунье хруст как выстрел,

тишь такая, что в ушах звенит.

Берег. Под удилище –   полено,

а само удилище –   в песок.

Так-то, брат. И локоть на колено.

Гвоздик в зубы, взгляд на поплавок.

Вон с ведром идет знакомый дачник

и бросает камешек с моста:

– Мой коллега, вижу, неудачник.

извиняюсь, надо знать места. –

И пройдет, гремя мостками, к даче

как урок… И снова тишь да гладь…

Уж не рыбку ль золотую, старче,

ты задумал на живца поймать?

Да уж где тут, всюду ил да тина,

насиделся и у дальних рек,

золотая рыбка –   строганина,

лес да тундра –   не забудешь век.

Вот и жди… ни клёва, ни старухи.

Неподвижны поплавки светил.

Только