Чем ближе к лесу…

Екатерина Андреева

Динь-дон, динь-дон,Прячься или выйди вон…Вокруг нашего пансиона всегда чернела полоса густого леса, к которому запрещалось даже подходить. Говорили, там живут монстры, лесные чудовища или темные духи, которые могут высосать твою душу…Но иногда мы нарушали правила. Становились по очереди на самый краешек тропы, поворачивались спиной к лесу, раскинув руки, и считали, сколько времени каждая из нас сможет так простоять. Возможно, нам никогда не стоило этого делать.Страх сгустился в пансионе, когда девушки начали умирать одна за другой. Но кто в этом виноват: люди, или же злые духи? И что случится, если подойти ближе к самому лесу?..

Екатерина Андреева

Чем ближе к лесу…

Динь-дон, динь-дон

Слушай колокольный звон

Заберись в свою постель

И захлопни крепко дверь.

Динь-дон, динь-дон

Прячься или выйди вон…

I

Все случилось в воскресенье. В самый священный день недели, когда все, и девушки, и наставницы, и слуги собирались в нашей маленькой церквушке на границе леса и слушали проповеди святого отца о благости и спасении. В день, когда все молились до тех пор, пока солнце не заливало ярким слепящим светом белые каменные стены и мерцания свечей становилось не видно. Сегодня мы тоже будем молиться. Вот только по другому поводу.

Нас долго не выпускали из спальни. Мы сидели на своих кроватях, испуганно перешептываясь и поглядывая на пустующую кровать Мэй. Незаправленную кровать. Со смятыми простынями, отброшенным тонким одеялом и маленькой подушкой, повисшей на самом краю. Но никто не подошел ее поправить. Никто не хотел прикасаться к кровати мертвеца.

Несмотря на вечный холод, царивший во всем пансионе, комната казалась душной. Корсет больно впивался мне в ребра и мешал сделать полный вдох. Никогда еще он не казался мне таким плотным, таким душащим, таким… ненужным. Глупая, глупая вещь! И глупо думать о нем так усердно, когда прямо под нами, на холодном каменном полу кухни лежит окровавленная Мэй.

Никто не знает, что я ее видела. Никто не знает, что я встаю раньше всех девушек, не дожидаясь утреннего звона, и пробираюсь на леденящий утренний воздух. В ранние часы все кажется тихим и серым, тяжелый аромат леса становится сильнее, а по земле ползут призрачные щупальца тумана. Прекрасное время, чтобы подумать и побыть в одиночестве, ведь одиночество для нас – это непомерная роскошь.

Сегодня я выбралась из кровати еще затемно. За окном густела ночь, откуда-то издалека доносился ровный перестук колес и низкий гудок поезда. Говорят, он такой длинный и быстрый, что его можно принять за ожившее чудовище. Хотела бы я однажды на него посмотреть. На поезд, конечно, а не на настоящего монстра. Их нам хватает и здесь.

Я опустила босые ноги на каменный пол, и ступни тут же пронзила боль от ледяного холода. Я поморщилась, но все равно поднялась и прошлась до окна, стараясь вынести это жжение. Боль и смирение – это путь к благости.

Я осторожно выглянула в окно и пригляделась. Вокруг было тихо и пусто – ни в главном доме, ни в жилище священника не горело ни одного окошка. Чуть дальше белела в темноте одинокая церковь, такая же тонущая во мраке и одинокая, а за ней… чернела неподвижная полоса густого леса. Нам запрещалось приближаться к нему, не то что заходить на тропинку. Говорили, там живут монстры, лесные чудовища или темные духи, которые могут высосать твою душу. Глупости, по-моему. Зачем строить пансион в таком месте? Не думают же они, что милый отец Генри сможет отогнать такое зло своими молитвами? Он и на нас-то глаза поднять боится.

Но все же мы никогда не заходили в лес. И без страшных историй он выглядит довольно жутко. Густой, плотный, темный, корни торчат из земли, словно чьи-то сплетенные пальцы. Около него всегда тихо, ни птички не слышно, словно внутри там все мертво. И только одна тропинка витиевато скользит от кромки леса в самую чащу. Не заросшая травой, не обхоженная людьми или животными, красная от глины и песка. Словно чей-то язык, высунутый из глубин леса. Язык мерзкий, зараженный, сплошь и рядом покрытый жирными от какой-то гнили ухабами.

Раньше, стоило наставницам отвернуть