Аист на крыше
Андрей Эрлих
В 23 года жизнь только начинается. Артём, казалось, проживал чью-то чужую жизнь. Став опекуном своей двоюродной сестры, Артём оказался перед выбором: быть собой или тем, кем хочет видеть его общество, чтобы сохранить опеку. Позволив себе немного свободы, Артём остаётся без работы и рискует лишиться опеки, если скоро не исправит ситуацию. Но родной город словно сговорился против него, и вместо того, чтобы наслаждаться приморским летом и своей молодостью, Артёму приходится совмещать поиски работы и заботу о сестре, при этом как-то не потеряв себя. Но, возможно, себя ему только предстоит найти?
Андрей Эрлих
Аист на крыше
Над зданием Южного вокзала вставало солнце.
Артём спал в машине, устроив голову на скрещении рук, лежавших на руле. Воняло «ёлочкой», кожаным салоном и «Дошираком» – это вдвойне гадко, ведь ел его не Артём.
Не было ни звука.
Солнце начинало предательски жарить щёку – а ведь, казалось бы, всего пять утра! Но нет, на то оно и лето. В этом году выдалось особенно жаркое. Температура воды – 23 градуса, шутка ли, когда 21 уже списывали на поломку термометра.
У Артёма затекли руки, пересохли глаза, урчал от голода живот. «Сейчас “трёшка” проедет, и встану», – решил Артём, полежал ещё с пару секунд, а потом вздохнул и откинулся на спинку кресла.
«Трёшка» не проедет. Артём опять забыл, что предпоследний трамвайный маршрут прикрыли пару лет назад, но перед вокзалом по-прежнему пролегали рельсы – здесь трамвай делал петлю и отправлялся в обратном направлении. А ходил он мимо дома Артёма, и иногда он так прогуливал пары: утром садился на трамвай и целый день катался кругами.
Теперь рельсы лежали между камней брусчатки словно шрамы. Когда-нибудь очередь дойдёт и до них – разберут, как разбирают по всему городу. А где не получается разобрать – закатывают в асфальт. На нескольких улицах остатки рельсов вдруг вырываются из-под покрытия, а через несколько метров уходят в него снова.
Завораживающее зрелище. Артёму оно всегда напоминало, что человечество, в общем-то, идёт в никуда, как и эти рельсы.
А в других местах некогда тщательно укатанная асфальтом брусчатка торчала из-под него, как кочки на болоте – напоминание, что прошлое можно забыть, но нельзя отменить, оно всегда возьмёт своё.
Недавно оказалось, что на прошлом можно заработать. Один камушек брусчатки на официальных западных рынках стоил по текущему курсу два евро. На неофициальных – дешевле, но зато деньги прямо в руки. Гоняли-гоняли чёрных копателей с янтарных приисков, а они вышли на городские улицы за брусчаткой.
Интересно, страна когда-нибудь дойдёт до такого кризиса, что продадут даже ту, что переехала когда-то на столичную Красную Площадь?
Артём тряхнул головой, похлопал себя по щекам и вышел из машины. Его тут же окутал прохладный воздух, пробрался в лёгкие и словно толкнул изнутри, заставляя вдохнуть полной грудью. Отлично, теперь больше дыма влезет.
Артём закурил, прикрывая огонь зажигалки от ветра. Первая утренняя затяжка всегда сладкая. Ветерок ласкает щёки. Закрыть глаза, подставить лицо тёплому солнцу и обратиться прямо здесь в соляной столб…
Что-то холодное и влажное ткнулось в пальцы. Артём опустил взгляд. Бродячий пёс – большой, лохматый, с добрыми глазами. Обнюхал Артёма и пошёл дальше бродить по вокзальной площади.
На часах над главным входом позолоченная минутная стрелка со скрежетом поднялась на деление выше. 5:43.
Из здания вокзала вышла девушка в походном обмундировании, рюкзак за спиной казался больше неё самой, светлые волосы был перехвачены спортивной повязкой. Девушка, задрала голову, чтобы посмотреть на часы, щурясь на солнце, развернула карту у себя в руках, подошла к информационному стенду, оставшемуся после Чемпионата Мира, критически его осмотрела и тоже закурила.
Пёс подошёл к девушке и обнюхал её руку тоже. Девушка посмотрела на пса и ахнула.
– Что это у тебя?
В ухе у собаки была бирка. Инициатива администрации города. Еды и крыши над головой у бродячих собак по-прежнему не было, зато достопочтенные граждане теперь были предуведомлены, что встреченное ими животное не бешеное, не бло