В окопах Сталинграда

Виктор Платонович Некрасов

Русская литература. Большие книги

В произведениях, вошедших в сборник, нашла свое отражение удивительная судьба Виктора Платоновича Некрасова (1911–1987) – писателя, архитектора, военного сапера, эмигранта. Повесть «В окопах Сталинграда» была опубликована почти сразу после войны, в 1946 году, быстро получила признание и стала одним из первых образцов «лейтенантской прозы» – литературы, честно, без пафоса и ложной патетики рассказывающей о человеке в бесчеловечных условиях войны. Книга «В родном городе» (1954) – о том, как трудно по-настоящему вернуться с войны, заново обрести себя. Написанная уже в эмиграции «Маленькая печальная повесть» (1985) – об утрате иллюзий, о непрочности дружеских союзов и жизненных принципов, о соблазнах славы. Мастерство Некрасова-прозаика в полной мере проявляется и в его психологически точных и виртуозно написанных рассказах.

Виктор Некрасов

В окопах Сталинграда

(повести, рассказы)

© В. П. Некрасов (наследник), 1946, 1954, 1985

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

* * *

В окопах Сталинграда

Часть первая

1

Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно. Только вчера из штаба дивизии прислали развернутый план оборонительных работ – вторые рубежи, ремонт дорог, мостики. Затребовали у меня трех саперов для оборудования дивизионного клуба. Утром звонили из штаба дивизии – приготовиться к встрече фронтового ансамбля песни и пляски. Что может быть спокойнее? Мы с Игорем специально даже побрились, постриглись, вымыли головы, заодно постирали трусы и майки и в ожидании, пока они просохнут, лежали на берегу полувысохшей речушки и наблюдали за моими саперами, мастерившими плотики для разведчиков.

Лежали, курили, били друг у друга на спинах жирных, медлительных оводов и смотрели, как мой помкомвзвода, сверкая белым задом и черными пятками, кувыркается в воде, пробуя устойчивость плотика.

Тут-то и является связной штаба – Лазаренко. Я еще издали замечаю его. Придерживая рукой хлопающую по спине винтовку, он рысцой бежит через огороды, и по этой рыси я сразу понимаю, что не концертом сейчас пахнет. Опять, должно быть, какой-нибудь поверяющий из армии или фронта… Опять тащись на передовую, показывай оборону, выслушивай замечания. Пропала ночь. И за все инженер отдувайся.

Хуже нет – лежать в обороне. Каждую ночь поверяющий. И у каждого свой вкус. Это уж обязательно. Тому окопы слишком узки, раненых трудно носить и пулеметы таскать. Тому – слишком широки, осколком заденет. Третьему – брустверы низки: надо ноль сорок, а у вас, видите, и двадцати нет. Четвертый приказывает совсем их срыть – демаскируют, мол. Вот и угоди им всем. А дивизионный инженер и бровью не поводит. За две недели один раз только был, и то галопом по передовой пробежал, ни черта толком не сказал. А я каждый раз заново начинай и выслушивай – руки по швам – нотации командира полка: «Когда же вы, уважаемый инженер, научитесь по-человечески окопы рыть?..»

Лазаренко перепрыгивает через забор.

– Ну? В чем дело?

– Начальник штаба до себе кличуть, – сияет он многозубым ртом, вытирая пилоткой взмокший лоб.

– Кого? Меня?

– I вас, i начхiма. Шоб через пять минут були, сказав.

Нет, значит, не поверяющий.

– А в чем дело, не знаешь?

– A бic його знае. – Лазаренко пожимает пропотевшими плечами. – Xiбa зрозумiеш… Bcix связних розiгнали. Капiтан як раз спати лягли, а тут офiцер связi…

Приходится натягивать на себя мокрые еще трусы и майки и идти в штаб. Командиров взводов тоже вызывают.

Максимова – начальника штаба – нет. Он у командира полка. У штабной землянки командиры спецподразделений, штабники. Из комбатов только Сергиенко – командир третьего батальона. Никто ничего толком не знает. Офицер связи – долговязый лейтенант Зверев – возится с седлом. Сопит, чертыхается, никак не может затянуть подпругу.

– Штадив грузится. Вот и все…

Больше он ничего не знает.

Сергиенко лежит на животе, стругает какую-то щепочку, как всегда, ворчит:

– Только дезкамеру наладили, а тут срывайся к дьяволу. Жизнь солдатская, будь она проклята! Скреб