Слабое свечение неба
Юрий Владимирович Сапожников
Рассказ этот посвящен событиям весны 2022 года. В основе – свидетельства участников – солдат и офицеров, армейских и сотрудников Росгвардии, а также русских добровольцев. В те дни многие верили – морок, подпитанный серьезными деньгами и ненавистью, рассеется, улетит из одурманенных славянских душ, ведь наши предки вместе это видели – Бабий Яр, стертые города, сожженные нивы, ведь так? Увы, масштабы изменений за Днепром уже стали чрезвычайны. Наша радостная надежда обернулась кровью, и мне довелось встречать тела погибших солдат на малой Родине, говорить с их сослуживцами, скорбеть вместе с их близкими. Все это было бы слишком трудно, если б не встречи с жителями Донбасса в их разрушенных за пятилетку городах и поселках – тамошним жителям врать ни к чему, они ждали, когда Россия придет и поможет. Имена вымышлены, совпадения случайны, события переданы со слов очевидцев.
Юрий Сапожников
Слабое свечение неба
1
Иисус же сказал им: видите ли всё это?
Истинно говорю вам: не останется здесь
камня на камне; всё будет разрушено.
Евангелие от Матфея, 24
Июньская песня стрижей утихнет только с заходом солнца. Стремительные птицы начинают свое буйство к летнему вечеру, когда вдоль подъездов с продуктовыми сумками возвращаются домой женщины, здороваясь с бабушками на лавках, минуя редких покуривающих мужиков, не дошедших еще до квартир, лениво соображающих – пойти ли прямо сейчас на пятиметровые кухни, или свернуть за угол железнодорожной столовой, да там и посидеть на пеньках в запущенном садике, глотать, дергая острыми кадыками, обжигающую "Русскую» по пять тридцать за бутылку.
Мужики были разные, но в основном – в коричневых кримпленовых брюках, иногда в рабочих синих; в рубашках с вызывающими острыми концами воротников, чистых, но изрядно застиранных, обтянутых на впалых животах. Поверх рубашек они иногда носили синие «олимпийки», а влажные теплым летним вечером небрежные кудри порой покрывали мягкие кепочки с цветочным орнаментом. Еще у многих из них – расстегнуты рубахи, там – красная от загара ребристая грудь, из которой торчат рыжие или седые волосы. От мужиков всегда пахнет крепчайшим забродившим потом, сигаретным железом и сладковатым перегаром.
Ну, такие они, мужики, в основном. Отец Жорика другой. Трудно понять – а лучше? Например, отец Сани Сопли из первого подъезда – возит его вместе с матерью на электричке за грибами. А потом они в воскресенье сидят все вчетвером – еще с маленькой сестренкой – перед раскрытым окном в своей двухкомнатной квартире на первом этаже, едят жареные с луком грибы, на столе стоит «Жигулевское» пиво и у Саниных бати и мамы красные, потные и счастливые лица.
Это потому, что папаня Сани Сопли – сварщик. А отец Жорика – инженер. Его возит служебный «Москвич», он ходит в галстуке, и не пьет дома, а тем более в садике за столовой. Те, которые в кепочках и «олимпийках», называют его Владимир Петрович. Уважают его старушки на лавках, и дома у Жорика, в трехкомнатной квартире, есть телефон. Уезжает батя на работу засветло, приходит поздно. Обязательно погладит и обнимет шестилетнего пацана, если не спит еще, пошаркает со смехом отросшей к вечеру щетиной пухлую детскую щеку, крикнет:
– Оля! Я дома, накрывай на стол.
И тогда наступает замечательный вечер. Свистят в летнем небе птицы, стучит швейная машинка бабушки, которая сегодня не зла на зятя, по телевизору показывают кино «Чапаев». Это, впрочем, бывает не часто.
Обычно мама приходит домой в седьмом часу, дотаскивает продуктовые кошелки до кухни и тревожно спрашивает бабушку:
– Вова не звонил? Задержится?
– Не звонил, – ворчит саркастично бабушка, – Да, господи, жрет, поди, опять. Кобель – он и есть…
– Мама, заканчивай! – вспыхивает мать Жорика, – Что говоришь, ребенок слышит.
– А чего ж, – машет бабушка рукой, вздыхая, – Пусть и слышит, мал еще, чтоб понимать. Ну, а ты не мучайся. Сейчас явится.
Такие дни совсем не нравились Георгию. Он уходил в комнатку, где хранились его игрушки, расставлял по полкам красных плоских кавалеристов, безголовых зеленых пехотинцев-пограничников и