Волжская рапсодия

Наталья Есина

Дарья сбегает от мужа-абьюзера в городок на берегу Волги, где когда-то побывала, путешествуя на теплоходе в составе бригады музыкантов. На Дне города знакомится с Дмитрием – успешным архитектором. После расставания с женой он покидает Москву вместе с дочерью. Общение героев начинается без слов, посредством музыки. Отношения Дарьи и Дмитрия осложняются появлением Германа: супруг разыскал Дарью и не собирается уступать ее другому.

Наталья Есина

Волжская рапсодия

Глава 1. Кинешма

Вечернее июньское солнце освещало сквер. Дети катались на самокатах, пенсионеры на лавочках увлеченно строили предположения во сколько на самом деле обошлась реконструкция площади. У переносного киоска с мороженым молодежь громко обсуждала предстоящий концерт: в десять часов ожидалось выступление кавер-групп из Иваново, Кинешмы и Ярославля. У Красных рядов тянулись палатки выставки-продажи «Город мастеров», трепещущие от ветра, как натянутые нейлоновые паруса.

Дарья вышла из такси и оглядела площадь. Деревянные скамьи перед высокой сценой заполнялись людьми. На само?й сцене расставленные полукругом ряды стульев пустовали. Пустовало и место за черным роялем.

«Забавно: никто и не подозревает, что очень скоро всех здесь накроет невидимым шатром, сотканным из гениального музыкального полотна. Другое измерение возьмет в плен житейскую суету и сконцентрирует на кончике дирижерской палочки дыхание времени. И я причастна к этому таинству… Хорошо, что мое имя в афише не указали: Альберт Игоревич выполнил договоренности. Надеюсь, меня никто не узнает. Главное, общения с прессой избежать. Отыграем, сразу ухожу!»

***

За день-два до выступления она обычно погружалась в состояние, которое сама называла «междумирьем». Внутри невидимый метроном отсчитывал часы до выхода на сцену. Дарья проваливалась в созерцательное состояние: временами в голове звучала то одна, то другая тема из произведений, входящих в программу концерта. На них наслаивались ощущения, обладающие вкусами, ароматами, цветом: своеобразные мерила выбора трактовки исполнения. Выкристаллизовывалось ви?дение того, как именно надо преподнести то или иное произведение в зависимости от внутренней наполненности.

О пианизме Дарьи Мухиной писали, что он непостижимым образом рисует в воображении слушателей объемные картины, причем, каждый видит что-то свое. Дарья статей о себе не читала; она вообще панически боялась давать интервью: обязательно задавали этот треклятый вопрос!

– Скажите, Дарья, в чем ваш секрет: как вам удается настолько вовлечь зрителей в миры вашего самобытного исполнительского мастерства?

Дарья терялась, начинала мямлить: ну, не понимает она, как, не вызвав недоумения, объяснить, что буквально осязает уникальность стилей каждого композитора? Иоганн Себастьян Бах представлялся гигантским акведуком, по разветвлению желобов которого текло расплавленное золото. Моцарт мерцал мириадами спрятанных в раковинах на дне океана перламутровых жемчужин. Шопен то благоухал крупной пятилепестковой сиренью, то заливался соловьиной трелю в вечернем парке.

Сегодня под пальцами Дарьи рояль ударит тревожным колокольным набатом; ее игра вознесет на вершины гор, чтобы показать, как из бесконечной прорези между морем и небом восходит пылающее солнце; заставит совершенно разных людей видеть смутно знакомые лица и лики; разобьет об острые скалы опустошения и возродит дуновением бриза, отдающего слабым запахом водорослей.

Дарья прекрасно знает, как добиться такого звучания, она делает это мастерски. Это гораздо легче, чем совладать с животным страхом, сковывающим наручниками по рукам и ногам при одной мысли о муже.

***

Дарья пересекла площадь и мельком взглянула на большой экран перед торговыми рядами, на котором менялись кадры. По широкой Волге в солнечных бликах скользил круизный теплоход. Следом с высоты птичьего полета развернулась панорама Кинешмы: из густого осеннего тумана выплыла выдвинутая к береговому откосу белокаменная пятиярусная колокольня, и кажется, что держит она за руки Успенский и Троицкий соборы, соединяясь с ними в дружный хоровод; изогнулся дугой