Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. Петербургские повести

Николай Васильевич Гоголь

Русская литература. Большие книги

«Все мы вышли из гоголевской „Шинели“, – справедливо говорят русские писатели…» – заметил французский критик Э.-М. де Вогюэ в 1885 году. С этим утверждением и сегодня мало кто не согласится. Каким же образом история об украденной шинели обеспечила Гоголю такое почетное место в литературе? На этот вопрос каждое поколение читателей ищет свой ответ, открывая для себя загадочный, странный, фантастический гоголевский мир. В настоящем издании публикуются три цикла его повестей: «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831–1832) – первый сборник Гоголя, принесший ему славу и с восторгом встреченный А. С. Пушкиным; «Миргород» (1835), ставший органичным продолжением «Вечеров»; а также «Петербургские повести», которые хоть и не были объединены автором в цикл, но в 1842 году были напечатаны вместе в его собрании сочинений и вошли в историю литературы как одно целое. В издание включены иллюстрации художников XIX – начала XX века: П. М. Боклевского, В. М. Васнецова, Д. Н. Кардовского, Б. М. Кустодиева, В. Е. Маковского, П. П. Соколова, К. А. Трутовского и др.

Николай Гоголь

Вечера на хуторе близ Диканьки; Миргород; Петербургские повести (сборник)

© Оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА

Вечера на хуторе близ Диканьки

Часть первая

Предисловие

«Это что за невидаль: „Вечера на хуторе близ Диканьки“? Что это за „Вечера“? И швырнул в свет какой-то пасичник! Слава Богу! еще мало ободрали гусей на перья и извели тряпья на бумагу! Еще мало народу, всякого звания и сброду, вымарало пальцы в чернилах! Дернула же охота и пасичника потащиться вслед за другими! Право, печатной бумаги развелось столько, что не придумаешь скоро, что бы такое завернуть в нее».

Слышало, слышало вещее мое все эти речи еще за месяц! То есть, я говорю, что нашему брату, хуторянину, высунуть нос из своего захолустья в большой свет – батюшки мои! Это все равно как, случается, иногда зайдешь в покои великого пана: все обступят тебя и пойдут дурачить. Еще бы ничего, пусть уже высшее лакейство, нет, какой-нибудь оборванный мальчишка, посмотреть – дрянь, который копается на заднем дворе, и тот пристанет; и начнут со всех сторон притопывать ногами. «Куда, куда, зачем? пошел, мужик, пошел!..» Я вам скажу… Да что говорить! Мне легче два раза в год съездить в Миргород, в котором вот уже пять лет как не видал меня ни подсудок из земского суда, ни почтенный иерей, чем показаться в этот великий свет. А показался – плачь не плачь, давай ответ.

У нас, мои любезные читатели, не во гнев будь сказано (вы, может быть, и рассердитесь, что пасичник говорит вам запросто, как будто какому-нибудь свату своему или куму), – у нас, на хуторах, водится издавна: как только окончатся работы в поле, мужик залезет отдыхать на всю зиму на печь и наш брат припрячет своих пчел в темный погреб, когда ни журавлей на небе, ни груш на дереве не увидите более, – тогда, только вечер, уже наверно где-нибудь в конце улицы брезжит огонек, смех и песни слышатся издалеча, бренчит балалайка, а подчас и скрыпка, говор, шум… Это у нас вечерницы! Они, изволите видеть, они похожи на ваши балы; только нельзя сказать чтобы совсем. На балы если вы едете, то именно для того, чтобы повертеть ногами и позевать в руку; а у нас соберется в одну хату толпа девушек совсем не для балу, с веретеном, с гребнями; и сначала будто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачом – подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки, что и рассказать нельзя.

Но лучше всего, когда собьются все в тесную кучку и пустятся загадывать загадки или просто нести болтовню. Боже ты мой! Чего только не расскажут! Откуда старины не выкопают! Каких страхов не нанесут! Но нигде, может быть, не было рассказываемо столько диковин, как на вечерах у пасичника Рудого Панька. За что меня миряне прозвали Рудым Паньком – ей-богу, не умею сказать. И волосы, кажется, у меня теперь более седые,