ВВЕДЕНИЕ

Человек думает: ему приходят в голову мысли. Иногда он делится ими с другими людьми. Каждый день обыденные дела требуют нашего внимания: мы что-то решаем, создаём себе мнение о том, что нас окружает, меняем его. Мы общаемся: спрашиваем, высказываем свою точку зрения, просто беседуем. Но иногда нас заносит. Вместо того чтобы говорить о своих делах или об обстоятельствах нашей жизни, начинаем рассуждать о том, что не имеет к нам непосредственного отношения. И тогда наш собеседник вправе заметить, что мы философствуем. Становится неприятно, будто нас уличили в чём-то постыдном. Язык подвёл нас: слова на какое-то время заслонили нам жизнь.– Слова, не приносящие пользы. Слова, от которых почти невозможно перекинуть мостик к реальным делам. И если человек по каждому поводу пускается в философствование, жизнь, оставленная им без внимания, обкрадывает его. Такова участь Чацкого. Привычка рассуждать, которой он отдаётся с упоением, оставляет его без слушателей. Желаемое счастье ускользает от него. Всюду лишний, он бежит, унося в себе причину своих страданий. Чацкий бесспорно умён. Но его ум проявляется лишь в словах. Он наполняет их энергией, и они звучат подобно грому, пугая московских обывателей, не привыкших к таким речам. Впрочем, им не о чем беспокоиться: гром, как известно, – лишь колебания воздуха. Красота слога и сила выражения Чацкого выпадают общим местам. Всякому пустяку он придаёт значение символа: анекдот из жизни дядюшки Фамусова становится символом века минувшего.[1 - – Сам анекдот таков. Дяде Фамусова довелось служить при императрице Екатерине II. Во время приёма во дворце дядя оступился, упал, больно ударился и потому громко заохал. Екатерина улыбнулась, должно быть выглядело всё это довольно забавно. Старик встал, хотел поклониться императрице и снова упал – теперь уже нарочно. Екатерина рассмеялась в голос. Шутка удалась. Усердный служака и в третий раз растянулся на полу. Усердие оценили: старик попал в милость. – (Грибоедов А. С. «Горе от ума», с. 29—30). Дядюшке Фамусова угодно было оказаться шутом. Чацкому претит угождать. Но из различия между ними нельзя сделать вывод, что современники Чацкого более благородные душой, чем люди прежнего времени. Вообще, всякое высказывание о веке в целом сомнительно, поскольку «век» этот состоит из людей, каждый из которых отличается от всех прочих, так что вряд ли возможно вывести что-то среднее.] Подхалимаж Молчалина превращается в упрёк власти: угодничество в людях ценят выше ума.[2 - – Чацкий о Молчалине: «… дойдёт до степеней известных, / Ведь нынче любят бессловесных.» – (С. 24) Из частного случая делается общий вывод.] Заезжий француз вызывает целую бурю возмущения преклонением перед заграницей.[3 - – Исповедь француза проста: он думал, что едет к варварам; однако же, к своему удивлению, нашёл в России знакомые черты европейской цивилизации: те же светские разговоры, та же мода, знание французского языка… Можно ли в этом найти повод для гнева? Непосредственной причиной, заставившей Чацкого вспыхнуть, была реакция слушателей: «Ах! Франция! Нет в мире лучше края! / – Решили две княжны, сестрицы, повторяя / Урок, который им из детства натвержён.» (С. 86) – Пустая болтовня двух барышень. И вот уже, гремя, Чацкий ставит клеймо на всю Россию: «Москва и Петербург – во всей России то, / Что человек из города Бордо, / лишь рот открыл, имеет счастье / Во всех княжён вселять участье…» (С. 87)] Чацкий заражён философствованием. Неумение мыслить и говорить просто, не принимая позы оратора, позволяет объявить его сумасшедшим. И действительно, человек с таким умом должен владеть своей способностью рассуждать, а значит применять её в нужное время и в нужном месте.

Столкнувшись с философией в виде привычки к общим рассуждениям и убедившись в её бесплодности, мы не можем иметь о ней хорошего мнения. Однако многие люди посвятили философии всю свою жизнь. Философские книги составляют обширную библиотеку. Видимо, философия представляет собой нечто большее, чем просто праздное занятие ума. Она имеет своё место в европейской истории вот уже более двух с половиной тысяч лет, – а